111

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
АНТИЧНЫЕ МОНЕТЫ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ

Глава VIII
МОНЕТЫ ТИРЫ

Задача восстановления истории Тиры — милетской колонии при впадении в Черное море р. Днестра (древнего Тираса) — встречается со значительными трудностями, поскольку античные литературные источники дают о ней мало сведений. Имеющиеся сведения случайны и крайне отрывочны. Не повезло ей также и в смысле археологического обследования территории античного города, так как раскопки в этой части Черноморского побережья были кратковременны и носили эпизодический характер. Тем не менее можно говорить с уверенностью, что именно раскопками Э. Р. Штерна в 1900 и 1912 гг.1, обнаружившими обильный культурный слой, остатки архитектурных сооружений и ряд монет г. Тиры, окончательно решен вопрос о местоположении античного города на правом берегу Днестровского лимана, на территории, занятой ныне средневековой цитаделью г. Белгорода Днестровского (Аккерман). Тем самым разрешен был и спор о местоположении города2, вызванный в свое время случайными находками, значительно выше по течению Днестра, надписей римского времени, относящихся к городу Тире. Надписи были найдены у селений Чобручи и Коротного, куда эти камни были, очевидно, завезены уже в новое время. Исходя из того, что древнейшими среди найденных им керамических фрагментов были черепки черно-фигурных античных сосудов, Штерн не считал возможным возводить основание античной Тиры ко времени ранее начала Υ в. Однако по данным неопубликованных раскопок Б. В. Вар-неке3, обнаруживших на том же месте фрагменты ионийской керамики, можно предполагать первоначальное возникновение поселения на этом месте значительно раньше. Другой вопрос, обладало ли это поселение с самого начала всеми чертами греческого полиса.
Геродот, зная Ольвию, не упоминает о городе Тире, а говорит лишь о живущих близ устья Тираса тиритах 4. Этот факт можно считать свидетельством того, что ему известны были лишь разбросанные мелкие поселения вдоль нижнего течения реки. О характере этих поселений мы можем догадываться. Переселенцев из метрополии привлекали сюда скотоводство и земледелие в плодородных бессарабских степях и рыбная ловля в устье реки и прибрежных частях Понта. Такие типы, как голова взнузданного коня и стоящий бык, на ранней медной серии Тиры хранят еще, может быть, воспоминание о первоначальном скотоводческом быте первых поселенцев и их тесном соприкосновении с кочевниками прилегающих степей. С другой стороны, возобладание на значительном большинстве монет всей автономной эпохи колоса и венка из колосьев, в качестве украшения головы Деметры,или самостоятельного монетного типа (тб. XXVIII, 2—5,9,11, 13, 18), свидетельствует о том, что хозяйство Тиры, как сложившегося городского организма, строилось преимущественно на земледелии и торговле хлебом. К сожалению, монеты мало могут помочь нам в вопросе о времени возникновения развитой городской общины на месте Тиры. В самом деле, сравнительно позднее, на столетие, а то и больше, отстающее от времени основания города, начало самостоятельной монетной чеканки, — черта, общая значительному числу греческих колоний на Черноморском побережье. Зато общий взгляд на монетные серии Тиры автономного периода, с одной стороны, и императорского, с другой, сопоставление их с подобными же сериями других городов Причерноморья дают яркую картину сравнительного темпа экономической жизни в этих городах, поскольку она отражается в их монетном деле. С этой точки зрения мы можем констатировать очень скромные размеры чеканки Тиры в автономную эпоху, значительно уступающие ее соседям с востока и запада — Ольвии и Истру. Не случайно, может быть, единственный эпиграфический документ доимператорского времени, свидетельствующий о торговых связях Тиры с ее соседями — томитанский декрет в честь тирита

1 300, т. XXIII, стр. 61; т. XXXI, стр. 100.
2 Брунн, 300, т. III, стр. 47; Черноморье, стр. 3; Юргевич, 300, т. XIII, стр. 7.
3 Р. Nicorescu, Ephemeris Dacoromana, II, 1924, стр. 383.
4 Η е г о d о t., IV, 51.

112

Нила 1, упоминает о заслугах его, как оказывавшего помощь едущим из Томи в Ольвию, и тем самым подчеркивает подчиненную, может быть, чисто транзитную роль Тиры. В противоречии с только что высказанным взглядом на скромное торговое значение Тиры стоял бы тот факт, что в очень фрагментированном списке афинских данников, в котором Келёр восстанавливал имена ряда причерноморских городов, Тира и вместе с ней несколько других еще менее значительных поселений оказались бы платящими два таланта, в то время как Ольвия платила лишь один талант. Но правильность восстановления имен черноморских городов по сохранившимся в этих эпиграфических фрагментах одним только начальным буквам неоднократно подвергалась сомнению2. Других фрагментов официальных надписей из Тиры автономной эпохи мы не имеем. Таким образом, монеты остаются единственными достоверными свидетелями государственного существования Тиры в этот период.
В вопросе о начале монетной чеканки в Тире, которое Гэд3 пытался относить ко II в. до н. э., а Бертье-Делагард4 и Миннз5—ко второй половине IV в., правда, без сомнения, на стороне двух последних авторов. Мы можем даже точнее определить эту дату. Дело в том, что наиболее ранние и совершенные драхмы Тиры (тб. XXVIII, 2) — образцы, исполненные, вероятно, штемпелями, заказанными какому-нибудь вызванному из собственно Греции резчику, в своем типе головы Деметры, увенчанной колосьями, представляют несомненную копию с кизикинов, воспроизводящих этот сюжет (тб. XXVIII, 1). Не имея возможности повторять здесь подробности мотивировки появления этих кизикинов в 60-х годах IV в. до н. э., укажу только, что и аналогии к типу оборотной стороны — бодающемуся быку — говорят в пользу чеканки первых драхм Тиры в течение последнего десятилетия первой половины IV в. За более раннее появление этих драхм говорит помимо того и форма надписи Τυρανόν — εθνιχο'ν в именительном падеже среднего рода — форма, характерная для доэллинистической эпохи, а также и вес этих драхм. Вес, колеблющийся в пределах 5.88—4.87 гр (средняя цифра 5.38 гр), восходит к той же норме, которую мы встречаем с ранних времен в Пантикапее, Синопе и других центрах и которую обычно называют несколько облегченной эгинской драхмой. Обращение к этой норме позже конца IV в., когда все города Причерноморья искони усвоившие ее, стали уже постепенно переходить к аттическому весу, было бы мало вероятно. Напротив, самый факт, что среди этих драхм (тб. XXVIII, 2—5), помимо двух дефектных экземпляров, нет таких, которые могли бы подойти к норме аттического веса, свидетельствует, на мой взгляд, о том, что чеканка их едва ли заходит далее самого начала III в., а также, что резкую деградацию первоначально очень изящных типов в их пределах следует относить за счет быстрого их искажения в руках неумелых местных резчиков, а не за счет длительности этой чеканки. Таким образом, распространись едва ли более, чем на полстолетие, указанные драхмы представляют единственный выпуск серебра со стороны Тиры, впоследствии уже не возобновлявшийся 6. В эллинистическую эпоху скромные нужды местного городского рынка, повидимому, удовлетворялись медной монетой, а для внешней торговли, вероятно, служили тетрадрахмы и драхмы Александра и Лисимаха.
Ко второй же половине IV в. относятся и наиболее ранние медные монеты Тиры (тб. XXVIII, 6—7), хранящие, как сказано выше, в типах оборотных сторон отголоски скотоводческого быта ближайших соседей греческого города. Типом лицевой стороны в обоих случаях является снабженная небольшими рожками юная голова, правильно идентифицируемая Пиком и Орешниковым, как голова бога реки Тираса. Веса этих монет — около 12 и 6 гр — позволяют смотреть на них, как на два номинала одной серии, находящиеся между собой в отношении 2:1. Крупный номинал нередко встречается в перечеканенном виде, половинный в надчеканенном виде. Это свидетельствует, с одной стороны, о длительности обращения этих монет, с другой — о существовании времени, когда новых выпусков монет не было и нужды денежного рынка приходилось покрывать узаконением обращения уже стершейся старой монеты. Возникает предположение о кризисе, вызвавшем обесценение монеты и делавшем для государства невыгодным выпуск монеты прежнего веса по той же цене. Эта догадка находит подтверждение в появлении монет того же типа, что и крупный номинал только что упомянутой серии (тб. XXVIII, 8), но по своему рафинированному стилю относящихся уже, несомненно, к III в. и представляющих, повидимому, тот же номинал в редуцированном до 5—5.5 гр виде. Подкрепляется эта догадка еще и тем, что в дальнейшем, вплоть до конца автономной чеканки Тиры, максимальный вес медных монет ее не превышает указанной цифры. Это явление не одиноко. Редукция веса крупного номинала медной монеты с 10—11 гр до 4—5 гр в течение III в. отмечена Реглингом 7 в Томи; в дальнейшем

1 Б. Г раков, ВДИ, 1939, № 3, стр. 310, № 2.
2 Б. Граков, ВДИ, 1939, № 3, стр. 277, № l.Cp. С. А. Жебелев, ИАН, ОГН, 1930, стр. 812, пр. 2; ИГАИМК, в. 104, стр. 24 сл.
3 В. V. Head, Historia numorum, 2 стр. 273.
4 Нум. сб., II, стр. 62.
5 Ε. II. Minns, Scythians and Greeks, Cambridge 1913, стр. 448.
6 Упоминаемая Minns'ом, стр. 448, якобы дидрахма Тиры представляет недоразумение, так как монеты этого типа медные и перечеканены ив тех, о которых сейчас будет речь.
7 Pick, т. I, стр. 605.

113

мы можем наблюдать параллельные явления в том же III в. в Ольвии и Пантикапее, где, благодаря обилию чеканки и возможности проследить промежуточные звенья постепенного падения веса, картина получается более убедительной, чем в Тире с ее очень вялым темпом чеканки. В течение III и II вв. рядом с этим уменьшенным крупным номиналом в 4—5 гр мы встречаем и меньшие монеты в 2— 2.5 и в 1.5 гр (тб. XXVIII, 10, 12), которые можно было бы рассматривать, как половинки и четвертые части его. Но необходимо оговориться, что чрезвычайная малочисленность тирских монет этого времени — некоторые типы представлены лишь двумя — тремя, а нередко даже и единственными экземплярами — делает невозможным с какой-либо уверенностью распределять их по сериям.
По той же причине трудно с уверенностью говорить о точной хронологической последовательности монет Тиры III и II вв. Я ограничусь лишь очень беглым очерком их довольно разнообразных типов. Лицевые стороны, свидетельствуя о том, что культ Деметры в течение всей эллинистической эпохи продолжает занимать господствующее положение в городе, дают преимущественно изображения головы этой богини в различных аспектах: и в фас, и в профиль, и в 3/4 (тб. XXVIII, 2—5, И, 13, 18). Независимо от того, имеется ли покрывало или нет, голова Деметры всегда украшена венком, состоящим из двух связанных вместе пшеничных стеблей, причем колосья симметрично расходятся в стороны надо лбом. Такой же венок в качество обрамления имени города
1 составляет самостоятельный тип оборотной стороны на ряде монет (тб. XXVIII, И, 18). Из других типов реверсов, передающих атрибуты Деметры, остановлюсь на двух. Маковый стебель в колоколообразном калафе с двумя колосьями по сторонам (тб. XXVIII, 13) едва ли требует каких-либо особых объяснений. Пучок колосьев в соединении с такими же маковыми стеблями в качестве атрибута Деметры нередко встречается на монетах различных городов Греции и М. Азии и особенно часто в Александрии, правда, уже в императорскую эпоху. Остановился я на этом типе лишь потому, что хотя он был правильно описан еще Гриммом, в позднейших изданиях ему давалось неверное истолкование. Несколько более неожиданно встретить в качестве типа оборотной стороны в соединении с головой Деметры на аверсе цилиндрическую плетеную кисту с конической крышкой. Однако точь-в-точь такая киста сопровождает на императорских монетах Никополя и Сердики фигуру Деметры.
С другой стороны, едва ли есть какие-либо основания связывать с культом Деметры, как это делалось некоторыми 2, тип бодающегося быка на обороте серебряных драхм, который не следует также смешивать с типом спокойно стоящего быка (см. выше). Мотив бешеного бодающегося быка широко распространен в монетной типологии всего греческого мира (в частности и в Причерноморье он помимо Тиры встречается в Херсонесе, Феодосии, Фанагории), причем в нередких случаях его со значительной долей вероятности удается истолковать, как символ бурного рокочущего потока. Учитывая, что и в самой Тире этот тип оборота далеко не всегда комбинируется с головой Деметры на лицевой стороне, а встречается и в соединении с головами других божеств, более правильным представляется толковать его вне зависимости от типов лицевых сторон и видеть в нем первоначальный чисто животный аспект того же речного бога Тираса, антропоморфизированную стадию которого мы имели выше в юной голове с рожками. То обстоятельство, что нумизматика Тиры автономной эпохи чрезвычайно часто и в различной связи возвращается к этому типу, вызывает естественное предположение, не представляет ли он городскую эмблему — городское παράσημον, но, к сожалению, мы принуждены в данном случае ограничиваться догадкой и не можем ссылаться в подтверждение ее на снабженный таким παράσημον эпиграфический докумопт — стэлу проксении — как это удается сделать для того же типа бодающегося быка в городе Клейторе в Аркадии 3.
Из других божеств, головы которых вслед за Деметрой наиболее часто встречаются в монетной типологии Тиры, присутствие в пантеоне этого города, как милетский колонии, Аполлона с его атрибутом — лирой никого не удивит (тб. XXVIII, 14).
Так же естественно встретить в этом кругу Диониса с его атрибутами, виноградной кистью и тирсом (тб. XXVIII, 17), в особенности, если вспомнить, что шабские виноградники в окрестностях Аккермана пользовались в XIX в. заслуженной известностью и что для герба Аккерманского уезда по присоединении Бессарабии к России была избрана виноградная кисть.
К сожалению, мы не можем указать столь же естественных предпосылок для других встречающихся в качестве типа лицевых сторон в Тире автономной эпохи божеств: Афины, Гермеса, Геракла, Асклепия (тб. XXVIIT, 12). Впрочем лишь одна Афина фигурирует на ряде серий, другие встречаются спорадически на одной, самое большее — на двух монетах.
Как указывалось выше, эти разнообразные,

1 О том, что это представляет не именительный падеж самого имени города, а скорее сокращение eθνιχσδ-Τυρανών, лучше всего свидетельствуют монеты домициановского времени с расположением легенды .
2 Р. Nicorescu, укав, соч., стр. 386.
3 BGH, XX, стр. 549 сл.

114

но незначительные по размерам (самые крупные из них не превышают в сродном весе цифры 5.5 гр) медные монеты могли в течение III и II вв. удовлетворять нуждам лишь местного городского рынка, для внешней же торговли Тира, как и другие города Причерноморья, могла пользоваться серебряной и золотой молотой александровских π лисимаховских типов. Начиная с III в., когда запас имевшихся в обращении монет, выпущенных при Александре и его ближайших преемниках, начал иссякать, крупные центры, например, Синопа1, стали пополнять его выпуском торговой монеты — статеров и тетрадрахм с типами за полстолетие перед тем умершего Александра. К концу III в. такому же подражанию в выпуске торговой монеты подверглись, и в первую очередь в господствовавшем над выходом пз Черного моря Византии, статеры и тетрадрахмы Лисимаха. Примеру Византия последовал ряд городов западного Причерноморья — Одесс, Каллатия, Истр, Томи. Правда, наибольшее количество лисимаховских статеров упомянутых городов, как убедительно показал Пик, относится к последней, особенно широко развернувшейся волне такого выпуска торговой монеты в Причерноморье, относящейся ко времени Мифрадата Евпатора. Но все же ряд отдельных выпусков подобных статеров Томи, в особенности же Одесса и самого Византия, вне сомнения принадлежат еще концу III в. В этой первой попытке подражания статерам Лисимаха с чисто торговыми целями приняла участие и Тира. По крайней мере, мы имеем три варианта (один из них известен в двух экземплярах) посмертных лисимаховских статеров3 конца III в., на которых под троком сидящей Афины на оборотной стороне читаются буквы TY (тб. XXVIII, 15). Едва ли можно попытаться расшифровать эти буквы иначе, как начало имени города ΤΥΡΑ. Такой факт может показаться неожиданным на фоне той картины скромного торгового и политического значения Тиры, которая нарисована выше. Но следующие соображения могут смягчить это впечатление неожиданности. Во-первых, рядом со многими десятками и иногда даже сотнями посмертных лисимаховских статеров, битых в Византии, Томи, Каллатии и Истре, мы имеем всего лишь четыре, принадлежащих Тире (причем два от одвой пары штемпелей). Во-вторых, каллатийские, томитанские и иные статеры Лисимаха обнаруживают настолько своеобразный и отличный от современных им византийских статеров стиль, что в самостоятельной чеканке их каждым из указанных городов не приходится сомневаться. Статеры Тиры, напротив, до такой степени теспо примыкают в стиле к византийским того же времени, что кажутся исполненными одной рукой (тб. XXVIII, 15, 16) и естественно вызывают предположение о заказе их на византийском монетном дворе. Таким образом, кратковременный и эпизодический характер этой попытки Тиры выйти на арену более широкой экономической политики становится несомненным.
Возвращаемся к медным монетам. Могут ли какие-либо из монет, типы которых здесь бегло рассматривались, заходить уже в I в. до н. э., трудно говорить с уверенностью. Только одна серия — типы: голова Аполлона — орел на молнии (тб. XXVIII, 19) — в этом отношении не оставляет никаких сомнений. Миннз правильно отметил мифрадатовский характер этих типов и признал эту монету свидетелем подчинения Тиры Мифрадату Евпатору в период его борьбы с Римом. Полное совпадение во всех деталях типов этих монет с одной из групп мифрадатовских монет Пантикапея (тб. XLIII, 20), позволяющее определенно говорить о прямом копировании, даст нам возможность даже значительно точнее установить дату этих монет. Поскольку упомянутые пантикапейские образцы составляют последнюю серию в мифрадатовской чеканке Пантикапея и выпущены в течение последнего десятилетия правления этого царя, к тому же времени должны относиться и рассматриваемые монеты Тиры.
Этой серией, повидимому, и заканчивается автономная чеканка Тиры. Десятилетие спустя Тира, наряду со своими соседями с востока и запада, подверглась сокрушительному разгрому со стороны гетов.
Ольвия сравнительно быстро оправилась от этого удара и уже в последней четверти I в. до н. э. вновь стала выпускать свою монету, свидетельствующую о самостоятельном существовании города. Для Тиры засвидетельствованы медные монеты с головой Августа на лицевой стороне и орлом с подписью Τυρανων — на оборотной. Эти монеты не многочисленны, принадлежат, повидимому, все одному выпуску, очень грубы и примитивны по исполнению, но находки их при раскопках в Белгороде Днестровском не позволяют сомневаться в их подлинности. Кроме того, мы имеем сильно потертые римские сестерции и ассы императора Клавдия, снабженные прямоугольными надчеканками с буквами TYP (тб. XXVIII, 24). С другой стороны, упомянутые выше надписи из селений Чобручи и Ко-ротного 4, заключающие в себе ценный материал для суждения о государственном устройстве, а отчасти и об экономическом состоянии Тиры в императорский период, сохранили нам также датировку по собственной городской эре Тиры, ведущей свое начало с 57-го года н. э. В первые годы правления Нерона в Риме выпускалось так мало новой медной монеты, что этот император вынужден был продолжить обращение медных монет своего предшественника, снабжай

1 Е. Т. Newell, The Alexandrine coinage of Sinope, Am. J. Ν., LH.
2 Pick, I, стр. 92 и 606.
3 Ε. Η. Μinns, стр. 448; Ρ. Nicorescu, Int. Num. Congr. Lond., стр. 96.
4 IosPE, 12, № 2 и 4.

115

их лишь своими надчеканками. Если учесть это обстоятельство, то нас тем более не должен удивлять факт хождения монет Клавдия уже при его преемнике на далекой окрапне Римской империи. Само собой возникает предположение, что событием, с которого Тира нашла возможным начать свое новое летосчисление, послужило восстановление в ней организованной городской жизни, причем эта реставрация совершалась не без участия властей соседней с городом римской провинции. Еще Боргези и Моммзен1 независимо от указанных монет, которые не были им известны, полагали, что Тира вела свое летосчисление с момента присоединения ее к римской провинции Мэзии. Они основывали свои предположения на сведениях об энергичной деятельности в правление Нерона мэзийского легата Плавтпя Сильвана, описанной в чествующей его надписи, в которой упоминается об освобождении им Херсонеса от скифов. Позднейшие исследователи однако предпочитали воздерживаться от этого сопоставления, указывая на более позднюю (62 г.) дату крымской экспедиции Пл. Сильвана2. В настоящее время предположение о включении Тиры в состав римской провинции уже с 57 г. н. э. приходится отвергнуть, так как недавно опубликованный фрагмент папируса свидетельствует о том, что еще при Траяне город, имея римский гарнизон, формально числился все же за пределами Мэзии. Но сделанное Моммзеном сопоставление с надписью Пл. Сильвана сохраняет для нас значение и интерес, поскольку автор специальной монографии о восточной политике Нерона В. Шур3 приводит ряд доводов в пользу того, что крымскому походу этого легата предшествовали пограничные войнынанижиемДунае. Возможно, что, признав римское государство еще со времени Августа, город окончательно вошел в состав Римской империи в результате мероприятий Пл. Сильвава и ознаменовал это вхождение принятием новой эры.
Вскоре, в правление Домициана, Тира начинает уже регулярную чеканку своей собственной медной монеты, по внешности ничем не отличающейся от обычной монеты городов, входивших в состав Римской империи: на лицевой стороне помещается портрет императора с его именем и титулом, различные изображения оборотной стороны сопровождаются именем города в форме родительного падежа множественного числа Τυρανων (тб. XXVIII, 20—23; тб. XXIX). Монет без портрета императора, так называемых «квази-автономных», Тира не выпускала. Императорская чеканка Тиры распространяется затем, с перерывами на некоторые царствования, вплоть до правления Севера Александра. Представление о количественном распределении серий и монет по правлениям и о типологическом составе серий дает приложенная ниже синоптическая таблица, представляющая некоторое сокращение той, которую я составил для Corpus'a монет Тиры. Монеты Тиры, описываемые в ряде старых трудов, как якобы принадлежащие Веспасиану, по ближайшем исследовании все оказываются лишь неправильно прочтенными монетами того же Домициана. Перерывы, как явствует из таблицы, падают на правления: 1) Нервы и Траяна, 2) М. Аврелия и 3) Макрипа и Элагабала. Последний перерыв Тира разделяет с Ольвией, также не выпускавшей монеты при этих императорах. Неоднократно делавшиеся попытки заполнить эти перерывы несостоятельны. Монеты, приписывавшиеся Юргевичем якобы Траяну, не принадлежат Тире 4, точно так же и монеты, приписывавшиеся М. Аврелию, либо принадлежат другим городам, либо выпущены от имени его тезки М. Аврелия Антонина Кара-каллы. Единственная бесспорная монета Тиры, действительно носящая портрет М. Аврелия, уже по самой форме сопровождающей портрет надписи BHPICCIMOC KAICAP (тб. XXIX, 3) 5, как и по юношеским чертам портрета и стилю, входит в состав антониновской серии (тб. XXIX, 1—4). Высказывавшиеся надежды на то, что эти пробелы со временем заполнятся новыми нумизматическими находками, если учесть достаточное количество сохранившихся монет от других царствований, также едва ли основательны. Такие временные, на целое царствование перерывы не представляют ничего исключительного. Они нередко наблюдаются в монетном деле городов, гораздо более бойко, чем Тира, выпускавших монету, и объясняются регулирующей деятельностью римских властей, стремившихся не допускать перенасыщения рынка неполноценной медной монетой. Для Тиры тем более нет нужды искать объяснения этих перерывов в каких-либо исключительных обстоятельствах, вроде временного выхода города из-под римского владычества. Если внимательно вглядеться в приведенное в таблице распределение серий по правлениям, в цифры сохранившихся экземпляров каждого номинала и сравнить императорскую чеканку Тиры с чеканкой ее соседей с запада — городов Мэзии, то станет ясно, что и в императорский период монетное дело Тиры сохраняет чрезвычайно скромный и ограниченный в своем размахе характер. Большинство правлений ограничивается лишь одной серией монет, только в правление Коммода мы встречаем две и в правление Септимия Севера — четыре разновременных серии. Если принять во внимание напряженность или мощность каждой серии, т. е. относительное

1 См. там же, стр. 15.
2 В. Н. Дьяков, Таврика в эпоху римской оккупации,Ученые записки МГПИ имени Ленина, том XXVIII (1942 г.), стр. 42 сл.
3 Klio. Beiheft XV, 1923, стр. 88.
4 ИРАИМК, т. IV, стр. 147 сл. 5 Это прозвище было дано ему Адрианом еще в дет стве, ср. Script, hist. Aug., IX, I, 10.

116

количество сохранившихся экземпляров, которыми представлен каждый номинал ее, то цифры, превышающие один десяток, мы найдем в антониновской серии и в сериях Септимия Севера и Каракаллы, причем в первом случае численный перевес — на стороне младших номиналов, во втором — на стороне самого крупного. Эта черта — постепенное отмирание меньших номиналов и ограничение выпуском одних лишь высших — является общей всей конечной поре греческой городской чеканки, начиная с III в. Она говорит о наличии кризиса, обесценения денег и свидетельствует о том, что предупредительные меры римских властей против злоупотребления медной чеканкой городов имели своп основания, но желаемых результатов все же не достигали, поскольку основной причиной обесценения денег во всей империи была систематическая порча серебряного денария.
Общий взгляд на таблицу, таким образом, выделяет два момента в императорской нумизматике Тиры, как ознаменованные признаками известного оживления на общем фоне вялого темпа ее чеканки: правление Антонина Пия и правление Септимия Севера. При Севере подъем монетного дела Тиры сказывается не только в большем количестве серий и увеличении их мощности, но и в большем разнообразии типов высшего номинала. Особенного внимания заслуживает промежуток 202—205 гг., на протяжении которого мы встречаем две серии: одну, охватывающую все четыре обычных номинала (тб. XXIX, 8—11), другую, состоящую только из монет высшего номинала, но дающую портреты всех членов императорской фамилии, трактованные в одинаковом, очень смелом и размашистом, живописном стиле и производящую впечатление специального парадного выпуска (тб. XXIX, 12—16). Объяснение такого подъема монетного дела Тиры при Севере, и именно, начиная с 202 г., мы легко находим в надписи из села Коротного, повествующей о подтверждении со стороны Септимия Севера права беспошлинной торговли для граждан Тиры и датированной 201 г. н. э. Общее экономическое оживление, распространившееся и на монетное дело, могло быть естественным последствием этого акта, закрепившего за гражданами Тиры льготу, состоявшую в важном и необходимом для них праве беспошлинной торговли. Надпись представляет собою письмо легата Овиния Тертулла к гражданской общине Тиры, сообщающее о благоприятном для нее решении императорами Севером и Каракаллой спорного, повидимому, до того времени вопроса о льготах. Своему краткому сообщению на греческом языке Тертулл предпосылает копии в подлинном виде, на латинском языке, двух императорских писем, одного адресованного ему, как легату, и сохранившегося лишь в последних строках, и другого, полностью сохранившегося письма к прокуратору Иллирика Гераклиту. В этом последнем, особенно интересном для нас письме императоры указывают, что на решение ими спорного вопроса в пользу тиритов в значительной мере повлияли грамоты их предшественников на римском престоле и прежде всего «родителя нашего, блаженной памяти Антонина». Эта ссылка на «divi Antonini parentis nostri litteras» трактовалась исследователями различно, и многие относили ее к М. Аврелию. Лишь Дессау и вслед за ним Латышев видели в этом имени Антонина Пия1. Естественно наше желание найти в нумизматике Тиры подтверждение того или другого решения этого вопроса π отыскать в ней признаки того, что со времени Пия город пользовался «благосклонным» вниманием римских императоров. Как уже указывалось, монет Тиры, относящихся к правлению М. Аврелия, мы по знаем. Монеты антониновской серии (тб. XXIX, 1—4), напротив, как отмечено, выделяются обилием, в особенности, в части младших номиналов. Выгодно отличаются они от предшествующих монет Адриана (тб. XXVIII, 23) также и своим очень изящным стилем и топким, тщательным выполнением. Помимо того, имя императора, сопровождающее портрет на всех монетах антониновской серии, вразрез с монетами прочих царствований, имеющих его в именительном падеже, поставлено в винительном падеже (ΑΝΤΩΝΕΙΝΟΝ) — явление вообще довольно редкое в греческой нумизматике. Такой винительный падеж предполагает пропущенный, предшествующий ему, переходный глагол со значением прославления, обожествления, увековечения и придает снабженному им памятнику специфически коммеморативный характер. Наконец,— обстоятельство исключительной для нас важности — палица Геракла, служившая типом оборотной стороны младшего номинала на монетах Домициана и Адриана (тб. XXVIII, 22), в том же номинале антониновской серии разворачивается в полную фигуру Геракла во весь рост (тб. XXIX, 4), изображенного в момент после посещения им садов Гесперид, с трофеем подвига — яблоками — в левой руке и палицей в правой. Уже один выбор мотива Геракла с яблоками Гесперид — залогом счастья во всем мире, мотива, излюбленного в официальном искусство императорского времени, позволил бы нам заключить, что мы имеем здесь дело не с игравшим третьестепенную роль Гераклом местного культа, голова которого случайно встретилась на одной монете автономного периода, а с тем, который именовался Hercules Augustus (или Romanus), т. е. героизированным и обожествленным в образе Геракла римским императором. Но всякие сомнения в правильности подобного истолкования этого типа отпадают, если обратить внимание на то, что голова Геракла носит на этих монетах черты Антонина Пия и впоследствии при Коммоде, С. Севере, Каракалле фигуры Геракла

1 losPE, 12, стр. 13.

117

на монетах Тиры также снабжены портретными головами соответствующих императоров (тб. XXIX, 8, 18). Эти наблюдения дают возможность даже и без поддержки других документальных источников на основании одних монет говорить с уверенностью, что со времени Антонина Пия в Тире устанавливается императорский культ римского Геркулеса. Также и позже, при Севере, когда в состав типов высшего номинала наряду с Гераклом входит и фигура Диониса (тб. XXIX, 16), это объясняется не столько вниманием к одному из исконных божеств городского культа, сколько тем обстоятельством, что божественная пара: Геракл — Дионис считалась специфической покровительницей северовского дома1. Были ли эти верноподданнические изъявления ответом на полученные уже от императора милости или они служили средством обратить на себя внимание властей, трудно сказать с уверенностью, но во всяком случае взаимная обусловленность обоих фактов не подлежит сомнению.
Если сравнить монетные выпуски времени Септимия Севера, Каракаллы и Севера Александра в Тире с выпусками в Ольвии, то сравнение едва ли будет в пользу последней. В общем количестве монет Ольвия, может быть, даже π одержит верх, но, без сомнения, уступит своей соседке в числе серий, разнообразии типов и качестве исполнения монет. Главное же то, что если в Тире, как сказано, правление Севера знаменует подъем и оживление монетного дела, то в Ольвии по сравнению с предшествующей эпохой — II веком — мы несомненно должны констатировать упадок и сокращение его размаха. Это вызывает догадку, что Тира своим эфемерным расцветом обязана лишь поддержке и особенному вниманию римских властей. Образцы административной переписки в интересах Тиры, сохраненные в надписи из Коротного, можно думать, неодиноки. Фрагмент надписи, повидимому, того же северовского времени, найденный в 1919 г. при раскопках в Тирс, произведенных Никороску2, к сожалению, очень плохо сохранился, и содержание его не поддается восстановлению. Между тем надпись представляет огромный интерес, так как касается, повидимому, каких-то мер, регулирующих морскую торговлю. Однако сохранившиеся формы глаголов во втором лице дали возможность издателю предположить, что эта надпись также представляла копию какого-то письма. Мы можем догадываться, что римские администраторы в это время, с тревогой глядя на восток в ожидании решительных натисков из причерноморских степей и не очень надеясь на удержание более отдаленной Ольвии, в противовес ей окружали особыми заботами более близкую Тиру.
Расчет этот был правильным и, повидимому, в значительной степени оправдал себя. По крайней мере, такое впечатление создается при сравнении общего контингента монетных находок за III в. н. э. в Ольвии, с одной стороны, и в Тире — с другой. В то время как в Ольвии находки иногородних и римских монет обрываются с конца правления Севера Александра, одновременно с прекращением собственной городской чеканки, в Тире монеты соседних городов и римские продолжают встречаться в достаточном количестве в течение еще, по крайней мере, двух десятилетий. Это дает основание заключить, что если Ольвия, как торговый пункт, перестала существовать после испытанного при Максимине натиска «варваров», то защищенная вторым, днестровским, речным рубежом Тира продолжала еще подобно городам Мэзии сохранять торговое значение до времени Галлиена.
Несколько слов необходимо сказать о монетной системе Тиры в императорский период — уяснить ее нам также поможет приложенная синоптическая таблица (см. стр. 118 и 119). За немногими исключениями каждая серия охватывает от трех до пяти монет, исполненных в одинаковом стиле, но отличающихся друг от друга типами, размером и весом и представляющих, таким образом, различные номиналы. Со времени Коммода различные номиналы носят обозначения ценности в виде букв, начиная с высшего Δ, Г, В (тб. XXIX, 5 сл.), квалифицирующие их, как номиналы соответственно в 4, 3 и 2 единицы; самый младший номинал (тип оборота — Геракл), представляющий, очевидно, одну единицу, обозначений не имеет. Этот прием снабжать монеты знаками ценности объединяет Тиру с ее соседями с запада, городами Мэзии, в которых он также применяется, начиная с Коммода вплоть до конца самостоятельной чеканки этих городов при Филиппе. С особенной последовательностью он проводится в метрополии левобережного Понта — Томи, где помимо обозначений в целых числах встречаются и промежуточные номиналы ДС и АС, т. е. в 4 1/2 и 1 1/2 единицы. По аналогии с этими последними томитанскими монетами мы можем и в Тире вторые снизу по величине монетки некоторых серий так же, как и младший номинал, лишенные знака ценности, но неизменно носящие тип стоящей Афины на обороте, без колебаний принять за номинал в 1 1/2 единицы. В городах Мэзии, объединенных в союз городских общин левобережного Понта, согласное применение этого приема, вероятно, обусловливалось вытекавшей из их союзных обязательств монетной конвенцией 3. Задачей конвенции, вероятно, было облегчить обращение монет каждого отдельного города на пространстве всего союза, и то, что веса, в особенностивысших

1 Hasebroeck, Untersuchungen zur Geschichte des Kaisers Sept. Severus, Heidelberg, 1921, стр. 135.
2 Ephemeris Dacoromana, II, стр. 394.
3 Р. Gагdner, Num. Chr., 1876, стр. 307 сл. ср. Pick I, стр. 74 сл. и 622 сл.

118

Таблица монетных выпусков

119

императорского периода

120

номиналов, во всех мэзийских городах колеблются в одинаковых пределах, подтверждает такой взгляд. Что же касается Тиры, то естественное предположение, что и она примкнула к этой конвенции, встречает препятствие как раз в резком отставании веса ее монет. Вероятнее, что Тира подобно, как увидим дальше, Ольвии и Херсонесу, для которого в силу его удаленности участие в конвенции не могло иметь смысла, просто переняла у западных соседей этот прием ради представляемых им удобств для уточнения и местного городского обращения. Единицей, положенной в основу этого счета, едва ли можно сомневаться, был ассарий, и, таким образом, монеты в 4 единицы представляют тетрассарии или сестерции, монеты в 2 единицы — дупондии. Решительное несоответствие в весе с одноименными римскими монетами едва ли может смущать, поскольку резкое отставание провинциального ассария от римского асса уже в I в. н. э. и падение его веса в III в. до тех же пределов наблюдается и в других местах.
Пик в описании императорских монет городов Мэзии1 неоднократно отмечал преимущественное применение одного и того же типа оборотной стороны для какого-либо определенного номинала. Но Тира с ее небольшого размаха чеканкой дает исключительный пример строгого и последовательного разграничения типов по номиналам. Для крупнейшего номинала в 4 единицы исконным типом оборотной стороны служит фигура сидящей богини, которая впоследствии присоединением двух львов по сторонам трона характеризуется как Кибела (тб. XXIX, 1, 17, 20); для монет в три единицы таким же постоянным типом является стоящая городская Тиха (тб. XXIX, 6, 19); для монет в 2 единицы — неизменно применяется тип орла (тб. XXIX, 2, 7,10, 22), в 1]/а единицы — стоящая Афина (тб. XXIX, 3) и в 1 единицу, как говорилось, стоящий Геракл (тб. XXIX, 4, 11). Отступления от этой строгой системы совершенно незначительны: только однажды на младшем номинале Геракла сменяет фигура Гермеса; начиная с Септимия Севера, разнообразятся и типы крупнейшего номинала, но все же Кибела на троне до конца продолжает играть среди них первенствующую роль. Это постоянство в приурочивании типов к определенным номиналам дает нам право и в лишенных знаков ценности монетах ранних серий — Домициана, Адриана и Антонина — без колебаний признать те же соответствующие им по типам в позднейших сериях номиналы в 4, 2 и 1 единицу. Распределение по номиналам типов лицевых сторон не проводится с такой последовательностью, но и здесь можно констатировать в сериях С. Севера и Каракаллы, что на крупнейшем номинале помещается преимущественно портрет самого императора, хотя не исключаются и другие члены императорского дома, на номинале в 3 единицы — преимущественно портрет императрицы, на младших номиналах — портреты наследников престола.
При всем верноподданническом характере монетных типов Тиры в римскую эпоху, отличающее всю типологию греческих городских монет стремление воздать должное чисто местным преданиям и культам, прорывается и здесь. Не говоря уже о стоящей Деметре со скипетром и колосьями в руках, культ которой, впрочем, мог соединяться с культом императрицы (впервые мы ее встречаем на монетах Ю. Домны), ярким образцом чисто локального мотива служит на оборотной стороне одного тетрассария с портретом Ю. Мамеи полулежащая фигура бородатого речного бога с тростниковым стеблем в левой руке и водоточащей урной под правым локтем (тб. XXIX, 21). В этом типе нельзя не опознать восходящий к эллинистическим статуям Нила образ бога реки Тираса — интересную параллель к его снабженным рожками головам на монетах автономного периода. На некоторых тетрассариях Каракаллы над головой Кибелы виднеется широкий фронтон со спускающимися от краев его лишь немного ниже уровня плеч очертаниями боковых стенок (тб. XXIX, 17). Единственно приемлемое, на мой взгляд, объяснение этой подробности заключается в том, что здесь следует видеть неудовлетворительную с точки зрения строгой перспективы, но достаточно характерную для монетных изображений императорского периода, попытку воспроизвести в 3/4 монументальный памятник скульптуры, аналогичный часто находимым в нашем Причерноморье и на Балканах горельефным стелам Кибелы в снабженной фронтоном нише.
Остается упомянуть о надчеканках на императорских монетах Тиры. На монетах Домициана встречаются довольно часто круглые надчеканки с изображением виноградной кисти (тб. XXVIII, 20) только на крупнейшем номинале и прямоугольные — с изображением колоса — на среднем и младшем номиналах (тб. XXVIII, 22). Более столетия спустя мы встречаем такие же надчеканки с виноградной кистью (повторение естественного для Тиры мотива не должно удивлять), но помещенной уже в ромбоидальном углублении, на монетах Севера Александра (тб. XXIX, 20). Целью надчеканивания монет, надо думать, в обоих случаях служило намерение ввиду отсутствия нового выпуска узаконить в обращении монеты предшествующего царствования. Ибо за правлением Домициана, как мы видели, следует довольно длительный перерыв в чеканке Тиры, и при Максимине точно так же, кроме Томи, ни один из городов западного Причерноморья не выпускал своей городской монеты. Впрочем, Тира едва ли потеряла торговое значение в результате натиска варваров при Максимине; однако прекращение ею городской чеканки в это время несомненно.

1 Pick, Τ, стр. 526.

Подготовлено по изданию:

Зограф А.Н.
Античные монеты. МИА, в. 16. М., Изд-во АН СССР, 1951.