165
Провидцы и оракулы В пятом и четвертом веках религиозная ситуация в Греции была неоднозначной, даже в сфере народной религии. В слаборазвитых областях, где древняя вера сохранялась в неприкосновенности, где люди придерживались сельских традиций, отмечали старинные праздники и поклонялись богам и героям, не слишком беспокоясь о высших богах, все было достаточно просто. Основы этой бесхитростной веры сохранились и до наших дней. Однако в других местах, особенно в городах, где религия вынуждена была взаимодействовать с политическими и просветительскими течениями, дело обстояло иначе. Величие и славу своего государства, его свободу и независимость народ приписывал милости его великих богов. Люди весело пировали во время государственных жертвоприношений и собирались вместе на панегиреях. Но культ великих богов был слишком официальным. Эти боги не расположены были помогать человеку в его повседневных нуждах и утешать его. Ослабли традиционные семейные и государственные узы, и человек стал осознавать себя личностью. Государство, правда, претендовало на то, чтобы сохранять свой преж-

	166
ний авторитет, но на практике злоупотребления демократии отвращали от него симпатии народа и заставляли его искать что-то лучшее. Теперь человек уже не был, как прежде, привязан к государственным богам. Он хотел найти богов для себя лично. И вот он обращался к тем богам, которые могли бы ему помочь: к Асклепию, великому целителю болезней, к Кабирам, спасавшим от бедствий на море, или же к тем богам, которые глубоко затрагивали его религиозное чувство, — например, к Сабазию. В этом движении, по-видимому, важную роль играли женщины. Критика религиозных верований со стороны софистов, а также насмешки таких писателей, как Аристофан, делали свое дело. Известно, что были и атеисты, а также такие чиновники, которые считали религию лишь средством для достижения своих целей. Вера масс пошатнулась, однако она не была разрушена. Случай подталкивал к бурным взрывам религиозности, и порой народом овладевала своего рода религиозная истерия: люди начинали думать, что причина их личных и государственных бед — это нечестие. В Афинах прошли такие знаменитые судебные процессы о нечестии,* как, например, суд над Аспазией, любовницей Перикла, и над его другом — философом Анаксагором. Однако у них была явная политическая подоплека. То
* Е. Derenne, Les Proces d'impiete intentes aux philosophes a Athenes au V et au IV siecles avant. J.-C. (Liege, 1930).

	167
же самое относится и к суду над Алкивиадом по обвинению в пародировании Элевсинских мистерий, и к знаменитому делу о разрушении герм в 415 году до Р. X. Этот последний инцидент вызвал настоящее религиозное безумие, поскольку произошло это как раз накануне отплытия огромного флота в Сиракузы. Люди сочли это дурным предзнаменованием и опасались, что гнев богов приведет к провалу этого великого и рискованного начинания. Приблизительно в то же самое время по обвинению в богохульстве были осуждены софист Протагор и атеист Диагор. Но самый известный пример — это суд над Сократом и его гибель. Сократа обвинили в том, что он развращает молодежь, не почитает государственных богов, а верит в каких-то других. Гонителями Сократа были честные граждане, стремившиеся залечить ужасные раны, нанесенные Афинам войной и террором тирании Тридцати. Они были искренне убеждены в том, что, истребив врага древней веры и старинных обычаев, они достигнут своей цели. Эти люди допустили трагическую ошибку, обратив свой гнев как раз против того человека, который сумел преодолеть критицизм софистов. Подобные суды были и позже; однажды подсудимым чуть было не стал Аристотель. Вообще, греческая религия, за исключением простых сельских культов, всегда была тесно связана с политической жизнью — такова была ее судьба. Нельзя забывать, что мы рассуждаем о религии людей, которые составляли народное собрание, а оно принимало решения по вопросам

	178
тительских тенденций своего времени и последователь софистов, а потому в пророчества он не верит. Упоминает он о них только с тем, чтобы показать, каково было их психологическое воздействие и как они влияли на умы людей. Конечно, для спартанцев был очень выгоден ответ Дельфийского оракула по поводу этой войны: он гласил, что спартанцы победят, а Аполлон Дельфийский им поможет независимо от того, призовут они его или нет. Этот ответ укрепил решимость союзников Спарты принять участие в войне. Однако в данном случае мы видим еще и пример того, как вмешательство оракула в политику повлекло за собой падение его авторитета. Когда в первые годы войны разгорелась великая чума, началось бурное обсуждение того, каковы были истинные слова древнего оракула. Понимать ли их как: «Придет дорийская война, а с нею и голод (limos)»; или же последнее слово читать как «чума» (loimos)? Пророчество Пифии запрещало селиться на южном склоне Акрополя, в Пеларгиконе. Но когда страна была опустошена и люди стекались в город, пришлось им селиться и там, но многие считали, что это нарушение священного запрета и есть причина всех бед. Фукидид же по этому поводу лишь скупо замечает, что, напротив, эти бедствия войны были причиной заселения Пеларгикона. Когда спартанцы впервые захватили Аттику и опустошали ее поля, афиняне все еще не могли решиться выйти на бой с врагом, а торговцы оракулами предлагали

	179
множество пророчеств, к которым все охотно прислушивались.* Но самый знаменитый и яркий пример, иллюстрирующий роль пророчеств и провидцев в политических дискуссиях, а также их влияние на общественное мнение, — это события, связанные с подготовкой сицилийской экспедиции. По поводу этого замысла шли горячие споры. Существовало две партии: одна из них считала, что риск слишком велик и от этой затеи надо отказаться; другая же ее убежденно отстаивала. Главою партии сторонников экспедиции был Алкивиад, преследовавший в этом свои цели. Во всяком случае, он хотел осуществить это мероприятие, чтобы добиться власти и славы. Для него было очень важно держать под контролем общественное мнение. У Алкивиада был провидец, который заявил, что на Сицилии афиняне покроют себя великой славой. Теми же методами пользовались и политические противники Алкивиада, и даже жрецы. Они отправили посольство в Великий Оазис, к оракулу Амона, и полученный ответ гласил, что афиняне одержат победу в Сиракузах. Все неблагоприятные высказывания скрывались.** Сохранилось одно из этих пророчеств, полученное из Додоны, а вместе с ним и толкование, данное после катастрофы.*** Оно гласило, что афиняне останутся на Сикелии. Соглас-
* Thucydides. II, 54, 17, 21. ** Plutarch, Nicias, 13. *** Pausanias, VIII, II, 12.

	180
но этому толкованию, пророчество относилось к небольшому холму неподалеку от ворот Афин. Фукидид повествует, что после великой катастрофы гнев народа обратился не только на политиков, но и на провидцев и торговцев пророчествами, которые, притворяясь вдохновленными свыше, возбудили ложные надежды.* Плутарх упоминает о ряде дурных предзнаменований, предшествовавших катастрофе, начиная от разрушения герм и кончая обрядом оплакивания Адониса, который совершали женщины накануне отплытия на Сицилию. Кроме того, были и другие знамения: один человек бросился на алтарь двенадцати богов и оскопил себя; вороны выклевали большую часть Палладиума, стоявшего на финиковой пальме из бронзы. Это был вотивный дар, воздвигнутый афинянами в Дельфах в память их победы над персами. Когда по совету оракула афиняне привезли из Клазомен жрицу Афины, то оказалось, что ее имя — «Hesychia» (покой). Возможно, подобного рода истории сочинялись уже после крушения экспедиции, но все же они вполне характерны для сознания той эпохи, когда люди повсюду искали знамений и верили пророчествам. Разумеется, для того чтобы правильно их понять, нужны были толкователи. Значение пророков, провидцев, примет и тому подобного для народного сознания, благодаря этим примерам, станет, надеюсь, совершенно очевидным.
* Thucydides, VIII, 1.

	181
Провидцы и торговцы предсказаниями были буквально вездесущи. Это явствует из сочинений Аристофана. В его комедии «Птицы» есть сцена, в которой, при основании Города Птиц в Облаках, появляются разные шарлатаны, и в том числе торговец предсказаниями, читающий прекрасные пророчества из своей книги. Но Пистетер с другим пророчеством прогоняет его прочь. В основе сюжета комедии Аристофана «Всадники» лежит история борьбы за благосклонность старого Демоса (персонификации афинского народа), осуществляемой при помощи подбора пророчеств. Ведущий политик этого периода, Клеон, представлен под именем раба Пафлагонца, который вытеснил двух прежних рабов Демоса — известных полководцев Никия и Демосфена. Клеон пичкает старого Демоса прорицаниями и завоевывает его благосклонность. Но его противники похищают его книгу, в которой находят пророчество, согласно которому продавец кож (то есть дубильщик Клеон) будет побежден продавцом колбас, превосходящим его в бесстыдстве. Такого продавца ищут и находят, и битва начинается снова. В итоге побеждает колбасник, потому что его пророчества для Демоса более заманчивы. Конечно, эта комедия — всего лишь смелая шутка, но она опирается на весьма солидную основу и проливает свет на те средства, при помощи которых осуществлялось воздействие на мнение народа и народного собрания. Провидцы и торговцы оракулами явно пользовались доверием народа и по-

	182
могали политикам манипулировать общественным мнением. Многие провидцы, торговцы пророчествами и толкователи снов, знамений и примет были шарлатанами. Однако не все они были таковы, как изображает это Аристофан и как склонны думать современные люди. Были среди них и влиятельные политики, и экзегеты — официальные толкователи божественного закона, избранные народом и Дельфийским оракулом. Наиболее значительной фигурой из них был Лампон. известный деятель конца пятого века до Р. X. Он принимал активное участие в основании афинской колонии в Фурии, а одна из сохранившихся до наших дней надписей свидетельствует о том, что он выступал с предложениями по религиозным вопросам в народном собрании.* Лампон был одним из официальных экзегетов. Вместе с ним упоминается и Гиерокл. Аристофан осмеивает Гиерокла, называя его продавцом пророчеств, но народ доверил Гиероклу совершать предписанные оракулом жертвоприношения за Евбею, и, по-видимому, наделил его участком земли на Евбее.** Затем следует назвать имя Диопифа, друга Никия; в одном месте Аристофан называет его алчным, в другом — великим человеком.*** Был у него тезка в Спарте, и это, по-видимому, был человек
* Aristophanes, Nubes, vs. 332 и схолии; Inscriptiones Graecae, Editio minor. Vol. I, No. 76. ** Aristophanes, Pax, vss. 1646 и cл., и схолии. *** Equites, vs. 1085, Vespae, vs. 380, и Aues, vs. 988.

	183
влиятельный, так как в ходе борьбы за трон между Агесилаем и Леотихидом он огласил пророчество Аполлона, предостерегающее спартанцев от хромого царя. Агесилай был хром. Но коварный Лисандр перехитрил спартанского Диопифа, заявив, что это пророчество относится к незаконнорожденному Леотихиду, так как по слухам, он был не сыном царя Агия, а сыном Алкивиада.* По роду своих занятий прорицатели были защитниками древней религии, тогда как софисты и атеисты одолевали ее нападками. Провидец Диопиф был инициатором судебных процессов над безбожниками. По сообщению биографа Сатира, обвинителем Анаксагора был Фукидид, сын Мелесия, основной политический противник Перикла. Однако, согласно Плутарху, обвинителем был Диопиф.** Вероятно, они выступали заодно. Диопиф предложил народному собранию закон о судебном преследовании людей, не верящих в божественное, а также тех, кто распространяет учения о небесных светилах. Именно здесь нам и открывается суть дела — конфликт между древней религией и новой философией. Небесные тела были мифологическими божествами, практически не имевшими никакого культа. Так что вряд ли можно было счесть безбожными людей, считавших солнце раскаленной глыбой, а луну —
* Plutarch, Agesilaus, 3. ** Diogenes Laertius, II, 12 и cл.; Plutarch, Pericles, 32.

	184
еще одним обитаемым миром. С другой стороны, такие небесные явления, как затмения, имели в качестве примет очень большое значение для провидцев. Прорицатели осознали опасность, угрожавшую их делу, в котором кое-кто уже начал сомневаться: небесные явления могли получить физическое объяснение. Данную ситуацию наглядно поясняет история провидца Лампона, приводимая Плутархом.* Периклу привели барана, у которого был только один рог. По приметам древних, это было зловещее предзнаменование. Лампон же истолковал его так: в соперничестве двух главных афинских политиков — Перикла и Фукидида — победит тот, к кому был приведен этот баран. Тогда Анаксагор велел вскрыть череп барана и показал всем, что мозг этого животного имеет форму яйца и своим меньшим концом обращен к основанию этого единственного рога. Так он дал физическое объяснение этому явлению. Плутарх сообщает, что народ был восхищен мудростью Анаксагора, а чуть позже, когда Фукидид был подвергнут остракизму, — мудростью Лампона, и даже в большей степени. В наше время принято думать, что начало расколу между древней религией и критическим мировоззрением положили софисты. Такой взгляд можно признать, по меньшей мере, односторонним. И Ксенофан, и Гераклит обращали на богов и их культ свою беспощадную критику,
* Pericles, 6.

	185
но не причинили им этим особого вреда. Что касается софистов, то они в действительности даже уступали этим философам в агрессивности, хотя их критика, несомненно, подрывала веру в богов. Критий предположил, что богов изобрел некий мудрый человек, который хотел воспрепятствовать тому, чтобы люди делали дурные дела в тайне.* Продик, отталкиваясь от метонимического употребления имен богов, встречающегося уже у Гомера, решил, что люди обожествляли все, что было для них полезно: вино называли Дионисом, огонь — Гефестом, хлеб — Деметрой и так далее.** Протагор осторожно заявлял, что не может сказать, есть боги или нет и какова их внешность; и многое мешает это выяснить — неясность вопроса и краткость человеческой жизни.*** Но это философия, и мы не будем останавливаться на ней в нашем обзоре народной религии. Дискуссии софистов протекали вне поля зрения простых людей, которые прислушивались к ним то с интересом, то с раздражением. Примечательно, что Еврипид, провозвестник новой мудрости на сцене, одержал немного побед, тогда как Софоклу их досталось много. Софокл пользовался любовью народа, потому что он был честным гражданином Афин и верил в богов. Его религию можно было бы назвать условной, но не
* Sisyphus в Nauck, Tragicorum Graecorum fragmenta, pp. 171 и cл. ** Frag. 5 в Diels, Fragmente der Vorsokratiker, II, 316. *** Frag. 4 в Diels, Fragmente der Vorsokratiker, II, 265.

	186
в дурном смысле этого слова. Очень показательно, что единственная сфера религии, в которой он проявляет подлинное рвение, — это вера в оракулов. Философские аргументы софистов превосходили понимание простых людей. Аргументы натурфилософов были, по крайней мере, в какой-то степени им доступны. Их популяризировал Аристофан. В его «Облаках» Сократ заявляет, что Зевс не существует, и доказывает свое мнение тем, что молния поражает не нечестивцев, а храмы, вершины гор и высокие дубы. Это было понятно людям. В другом месте Аристофан приводит замысловатое объяснение дождю, изливаемому Зевсом на землю.* Нас несколько удивляет такое смешение натурфилософии и софистики у Аристофана, который изображает Сократа представителем и того и другого течения. Однако, с точки зрения честных афинских граждан, в этом не было ничего странного. Эти люди были не столь образованны, чтобы проводить разграничение между построениями софистов и гипотезами натурфилософов, учение которых софистам было знакомо. Люди их путали, и в этом Аристофан отражает народные представления, хотя в «Облаках» он уделил этим учениям слишком много внимания, и эта комедия не имела успеха. Подлинный конфликт разворачивался в той сфере религии, которая была тесно связана с по-
* Nubes, vss. 399 и cл.

	187
вседневной жизнью — в сфере предсказаний. Здесь вере угрожали попытки натурфилософии дать физическое объяснение небесным и атмосферным явлениям, приметам и другим событиям. Такого рода объяснения подрывали веру в искусство предсказателей и делали его ненужным. Доверие к оракулам тоже ослабло. Утрате доверия способствовали такие проявления пристрастности оракулов, как в случае с Дельфийским оракулом, благоволившим к спартанцам. Вера в пророчества нужна была не только жрецам и провидцам, но и политикам. Лишь один метод предсказания не был подвергнут критике — сны. В сны верили все, и даже Аристотель рассуждал о божественной природе сновидений.* Древние греки, как и все мы, испытывали желание заглянуть в будущее. Так что для них оправдание оракулов и искусства прорицателей было очень важным делом. Разумеется, провидцы и толкователи оракулов и примет встали на защиту своего ремесла, а поскольку оно было частью древней религии, то они оказались вместе с тем и апологетами древней религии. Истинное же противоречие между верой и неверием сводилось к конфликту предсказателей будущего с натурфилософами. Этот конфликт не ограничивался одними дискуссиями, он сказывался и в повседневной жизни, и следовательно — в нем участвовал весь народ. Об этом свидетельствует тот факт, что, осознав
* De somniis и De diuinatione in somniis.

	188
грозящую опасность, прорицатели поднялись на защиту старой веры. Диопиф узаконил судебное преследование атеистов, и первым, кого обвинили, стал Анаксагор, натурфилософ ионийской школы, живший в Афинах. Такое же обвинение было предъявлено и Сократу: он исследовал то, что ниже земли и выше небес. Но в его случае обвинители упомянули и софистику, упрекая Сократа в том, что слабые доводы он заставлял казаться сильными. Суды по обвинению в безбожии не принесли пользы. Им не остановить было нарастающего безверия, и постепенно такие суды прекратились. Они не принесли Афинам славы, но все же следует попытаться понять ситуацию, которая их породила. Эта ситуация определялась участием религии в делах политики и повседневной жизни. Вот почему люди, будучи политиками или прорицателями, считали, что законы и суды помогут избежать опасности. Их поддерживал афинский народ, которому не нравились нападки на богов, принесших их городу могущество и славу, и который опасался гнева этих богов. Неверие в богов нашло выражение в физических объяснениях тех явлений природы, которые традиционно считались признаками гнева богов. Народ понимал это, а отсюда и суды над безбожниками. Судьба древней религии была уже решена, но вера в предсказания не иссякла. В поздней античности она стала еще сильнее. Такие верования были важной частью народной религии, и моя задача была в том, чтобы надлежащим образом осветить их значение.

	189
В этой книге я попытался сделать обзор народной религии древних греков. Для многих народная религия — это фольклор, и я подробно рассмотрел эту часть религии. Из народной религии вышли и великие боги, хотя мы видим их в ореоле славы, созданном искусством и литературой. Определенные нравственные и социальные представления, существенные для жизни народа, также находили себе выражение в религии и пользовались покровительством богов. Они тоже представляют собой важную часть народной религии. Религия находится в зависимости от условий жизни. Когда эти условия меняются, возникают новые потребности, а старые формы исчезают, и таким образом народная религия претерпевает соответствующие изменения. Перемены были связаны с тем, что люди стекались в города и занялись ремеслом и торговлей. Изменения в политической жизни и подъем демократии также вызвали определенные перемены в религии. Нам следует помнить, что в демократических государствах были народные собрания, на которых принимались решения по всем вопросам, в том числе и по религиозным. В результате религия до некоторой степени секуляризировалась. Однако она не умерла. Религия стремилась найти себе новые формы, которые соответствовали бы новым потребностям и новым представлениям народа. В пятом и четвертом веках до Р. X. это движение еще только начиналось. Настоящим поворотом ознаменовался век софистов. Начавшееся тогда

	190
движение достигло своего результата в поздней античности. В заключение позволю себе сравнение. Религия подобна роще, высокие статные дерева которой касаются неба и издали поражают глаз; но есть в ней и подлесок — кусты и трава. Легко повалить деревья. Рассказывают, что царь Крез угрожал милесцам вырубить их как сосны. Деревья упадут и не пустят новых ростков. (Правда, взамен старых деревьев можно посадить новые.) Но подлесок очень живуч. Кусты и траву можно срезать, даже сжечь — но они прорастут снова. И каждый год этот подлесок будет приносить все те же листья и цветы; они изменятся, если только переменится сама почва. Так было в Древней Греции и так есть, несмотря на изменения в условиях жизни, промышленности, торговле, в политике и в отношениях между народами и классами. Народная религия соответственно менялась. В менее развитых областях страны древняя религия и старые обычаи сохранялись и дожили даже до наших дней, но теперь они снова отступают, потому что происходит новое серьезное изменение в условиях жизни.