При изучении истории архаических Афин волей-неволей приходится сталкиваться с проблемой трех партий (στάσεις), которые соперничали перед началом тирании Писистрата. Как сообщает Геродот, в Аттике тогда шли распри между афинянами из паралии (побережья) и из педиона (равнины): στασια ζοντιυν τών παρά/.ων χαί τώυ ε-/. '·&ο ττεδϊ&υ Αθηναίων. Писистрат создал третью партию гиперакриев (ήγειρε τρίχψ βτάβιν ... -ώ λογω τών ύπεραχρίοιν κροάτας, Hdt. I, 59). Аристотель в «Афинской политии» тоже говорит об этих партиях, но наряду с паралиями (τών παραλίων) и педиеями (τών κββιαχών) он упоминает о соперничестве не гиперакриев, а диакриез (τών διαχοίων, Ath. Pol. 13, 4).1 Оба источника называют лидером паралиев Мегакла, сына Алкмеона, лидером педиеев — Ликурга (по Геродоту — сына Аристолаида), а вождем третьей партии — Писистрата, сына Гиппократа. Относительно характера этих партий Аристотель добавляет, что педиеи стремились к олигархии, паралии добивались среднего образа правления, (~ψ μέβην πολιτείαν), а лидер диакриев казался величайшим приверженцем демократии (δηαοτιχώτατος ι. Аристотель пишет, что все партии получили свои названия по тем местам, где они обрабатывали землю: (εΐΧον δ' εχας-.οι τα- επωνυμίας από τών τόπων έυ οΐς εγεώργουν Ath. Pol. 13, 5). В современной исторической науке выдвигалось много точек зрения о характере внутренней борьбы и соперничествующих групп в Аттике. Не рассматривая их здесь подробно, отметим, что большинство историков, исходя из данных «Афинской политии» о стремлении партий к противоположным формам правления, считают, что между ними сущест-
вовали значительные социальные различия и пытаются их связать с региональными названиями партий.2
Однако в последние десятилетия неоднократно утверждалось, что все эти три партии являлись аристократическими фракциями без каких-либо социальных отличий.3 Такая точка зрения исходит по крайней мере из двух справедливых предпосылок. Во-первых, для Аристотеля политическая борьба всегда являлась борьбой за разные формы конституции, а те три типа государственного устройства, к которым, по его данным, стремились партии в Афинах, точно совпадают с тремя главными формами правления, разрабатываемыми в «Политике», — олигархией, политией и демократией. Поэтому иногда считают, что связь трех партий с тремя видами конституции является лишь теоретической конструкцией Аристотеля и не основывается на конкретных данных об архаических Афинах.4 Во-вторых, лидеры всех партий были, по всей вероятности, эвпатри-
дами,5 т. е. представителями афинской знати. А целью аристократов во внутренней борьбе было достижение личного влияния, иногда даже тиранической власти, а не забота о правах и благополучии остальных не аристократических слоев населения.6
Но приверженцы такой трактовки не учитывают, что, независимо от своих личных мотивов, аристократы, если они добивались успехов, должны были обеспечить себе поддержку влиятельных сил в обществе и для этого выдвигать программу, соответствующую их стремлениям.
Что касается архаических Афин, то «Афинская полития» свидетельствует о наличии серьезных классовых конфликтов перед реформами Солона (Ath. Pol. 2, 1—2; 5, 1—2). Солон в своих стихах также неоднократно противопоставляет богатых (или знатных и влиятельных) и народ (Sol. 6, 9; 7, 1—3; 31, 1, 4)7 и указывает на частые столкновения между ними (Sol. 5, 4—5; 30, 22; 31, 6). Таким образом, аристократические лидеры были вынуждены принимать позицию либо одной, либо другой стороны. Деление на два лагеря с различными социальными интересами, но с аристократическими лидерами во главе было, следовательно, вполне закономерным явлением.8
По всей вероятности, в досолоновских Афинах это так и было. Стихи Солона указывают, что он, хотя сам по происхождению являлся эвпатридом, стоял тогда на позиции народа (Sol. 5, 1—5; см. также комментарии Аристотеля: Ath. Pol. 5, 3) и, по всей видимости, был в этом не одинок. Ведь власть была тогда в руках эвпатридов, и перемены в социально-политическом устройстве государства законным путем были бы немыслимы без содействия влиятельной части правящей аристократии. Поэтому можно говорить о том, что определенная часть эвпатридов во главе с Солоном по каким-то причинам решилась на переустройство государства и земельных отношений.
После реформ Солон был подвергнут критике с двух сторон (Sol. 7; 31). К оппозиции со стороны большинства знати при-
бавилось недовольство тех, которые желали передела земли (Sol. 29b; Ath. Pol. 12, З).9 Обширная коалиция простого народа и части эвпатридов, которая стояла за Солоном перед реформами, распалась вследствие разочарования части его прежних сторонников из среды бедных людей. Таким образом, социальные устремления разных слоев общества можно разделить на три группы: 1) консервативная (олигархическая) оппозиция новому порядку; 2) позиция Солона;10 3) желание более радикальным образом изменить существующее положение.
При такой картине, рисуемой стихами Солона о периоде непосредственно после реформ, было бы весьма странно, если бы к 560-м годам эти противоречия настолько потеряли свою актуальность, что тогдашние три партии являлись бы чисто аристократическими фракциями, не имевшими дела с классовыми столкновениями. Три позиции у Солона хорошо совместимы с данными Аристотеля о стремлении партий к различным формам правления и, таким образом, значительно повышают доверие к ним.11
Но и некоторые другие обстоятельства указывают на различия в социальном характере трех партий. Хорошо известно, что Педион был самой развитой частью Аттики уже в Темные века. Аристократия была богатой уже в VIII столетии и, безусловно, играла самую видную роль в управлении ранним афинским государством. Этому, вероятно, сопутствовали традиционные, локальные, религиозно-культовые и судейские связи педионской знати в политическом центре Аттики, т. е. в Афинах. Также можно полагать, что концентрация гектеморов на
педионе была самой высокой.12 Возможно, именно поэтому реформы Солона, ослабив традиционные механизмы превосходства, вызвали у педионских эвпатридов самый сильный протест. Важным кажется также обстоятельство, что в «Политике» Аристотель приводит вражду Писистрата и педиэев в качесте примера того, как в древние времена полководцы пользовались доверием народа (и становились тиранами) вследствие враждебности к богатым (Arist. Pol. V, 4, 4). Это указывает, что богатство педиэев в IV столетии было общепринятым и оно не могло быть плодом теоретических размышлений Аристотеля.
О характере действий Писистрата можно судить по рассказу Геродота. Историк подчеркивает легкость, с которой Писистрат сумел установить свою власть, и объясняет это наивностью афинян.13 Первый раз народ поддался на его хитрость (δήμος... ... εξαπατηθείς) и дал ему телохранителей (Hdt. I, 59), при втором захвате власти он обманул афинян, инсценируя въезд в город вместе с богиней (Hdt. I, 60), а в третий раз ему удалось у Паллены одержать верх без борьбы, после чего народ спокойно разошелся по домам (Hdt. I, 63—64). Если верить общей картине, созданной Геродотом,14 то надо признать, что Писистрат должен был пользоваться доверием довольно широких кругов гражданства, обеспечивавшим ему по крайней мере нейтральность сограждан.
Об активной поддержке Писистрата со стороны народа имеются и другие данные. Так, телохранителей он получил поста новлением народного собрания (δήμος ... έδωχέ) (Hdt. 1,59). При возвращении после второго изгнания в Аттику из Эретрии, с ним соединились «сторонники из среды горожан [61 έχ τοδ άστεος σταςιωται), и другие из деревень (άλλοι τε έχ τών δήμων), которым тирания была больше по душе, чем свобода» (Hdt. I, 62) Эта строка явно указывает на активное содействие Писистрату относительно широких слоев.15
Таким образом, рассказ Геродота показывает Писистрата как популярного деятеля и искусного демагога. Заметим еще, что стихи Солона, увещевавшие афинян не верить «речи лукавого мужа» (επη αίμόλου ανδρός, Sol. 15, 7), могут тоже указывать на демагогическую агитацию Писистрата.
Неоднозначным является характер и направление этой де-
магогии. Неверно было бы интерпретировать власть Писистрата как диктатуру простого народа против знатных.16 Он улучшал материальное и правовое положение простого народа,17 но при этом пытался учесть интересы и высших слоев общества. Источники ничего не сообщают о конфискации имущества знатных и хотя бы частичном переделе земли. То обстоятельство, что видные, оппозиционно настроенные аристократы пользовались в Афинах во время тирании почетным положением,18 а также высокая оценка, данная Писистратидам со стороны аристократии IV в. (Plat. Hipparch. 229 В, 3—7), показывают, что Писистратиды весьма успешно сумели наладить свои отношения со знатью. Вполне возможно, что во время борьбы за власть Писистрат пользовался поддержкой со стороны недовольных бедняков (сочувствие со стороны народного собрания делает это даже вероятным), но надо признать, что серьезных социальных перемен в их пользу он не провел. Скорее, он пытался стабилизировать внутриполитическую обстановку и примирить со своей властью широкие слои в обществе.
Мы имеем данные о патриотической, панафинской направленности тирании Писистратидов. Это выражалось в соответствующих постройках на Акрополе и на агоре,19 в покровительстве панафинских празднеств (Thuc. VI, 56—58), а также во внешней политике Писистрата — Сигей и Делос, которые тиран взял под свой контроль, были местности важные в идеологическом смысле (Сигей находился вблизи легендарного Или-она,20 а Делос являлся важнейшим ионийским святилищем) и их взятие должно было подчеркивать славу Афин.
Такая направленность афинской внешней политики прослеживается уже начиная с конца VII столетия. Отметим начало колонизации Сигея, участие в Священной войне и учреждение панафинских празднеств (в 566/65 г.). Факты, что Солон назвал Афины «древнейшей страной Ионии» (Sol. 4. 2), а в спорах с мегарцами за остров Саламин успешно использовал гомеровские поэмы для политической пропаганды (Plut. Sol. 10), указывают на попытки прославить свое прошлое и использовать его в политических целях.21 Создается впечатление, что в
это время афиняне стали все сильнее чувствовать свое государственное единство, искать подтверждения этому в прошлом и добиваться соответствующего внешнего престижа.
Наличие явных патриотических настроений позволило Писистрату уже в борьбе за власть использовать патриотическую пропаганду. Известно, что отряд его телохранителей назывался «дубиноносцами» (Hdt. I, 59). Мы знаем также, что, по сказанию, Тесей, убив Перифета, взял себе его дубину, которая стала важным признаком героя (Plut. Thes. 8). По данным вазописи, роль Тесея возросла в афинском искусстве во время тирании,22 что указывает на важное место этого героя в афинской идеологии и его вероятную связь с тиранами. Поэтому кажется правдоподобным, что отрядом дубиноносцев Писистрат связывал себя с легендарным объединителем Аттики.23
История с инсценировкой Писистратом своего въезда в город вместе с богиней Афиной (Hdt. I, 60) показывает, что он пытался показать себя как представителя богини, а следовательно, и как покровителя афинского государства.24
Кажется, что Писистрат выдавал себя за человека, способного покончить с постоянными ссорами и недовольством, обеспечить внутреннее благосостояние и внешнее могущество Афин. Такая пропаганда, наряду со славой полководца, обеспечила ему поддержку разных групп населения, как это указывается источниками (см. уже вышеупомянутые «сторонники из среды горожан» и «другие из деревень» у Геродота, а также: Ath. Pol. 13, 4). Все его приверженцы были недовольны настоящим положением и ожидали от своего лидера перемен к лучшему. Таким обазом, наши данные подтверждают мнение Аристотеля о том, что Писистрат из демагога сделался тираном (Arist. Pol. V, 4, 5; 8, 4; Ath. Pol. 13, 4; 14, 1).
Что касается паралиев, то их промежуточное положение кажется вероятным в свете того факта, что их лидер Мегакл присоединялся то к Писистрату, то к Ликургу, в то время как ничего неизвестно о связи между этими двумя деятелями.25
Следовательно, и помимо «Афинской политии» источники позволяют утверждать, что педиеи были самыми олигархическими, что Писистрат с искусной демагогией опирался на широкие круги гражданства и что паралии занимали какую-то
промежуточную позицию. Это, конечно, не значит, что они должны были иметь четкие конституционные программы в духе IV столетия. Но различия в социальном характере, а также разное отношение к законам Солона не приходится отрицать.
Проблемой является то обстоятельство, что, в свете данных о социально-политических конфликтах в течение всей истории архаических Афин, три партии перед возникновением тирании Писистрата кажутся явлением исключительным. Во всех других случаях источники сообщают о соперничестве двух сторон.26 При смуте Килона ему противостоял народ во главе с Алкмеонидами (Hdt. V, 71; Thuc. I, 126; Plut. Sol. 12). После Килона враждовали оставшиеся в живых сторонники Килона и Алкмеониды (Plut. Sol. 12). Перед реформами Солона были конфликты между знатными и народом. После низвержения Писистратидов за превосходство в государстве боролись Клисфен Алкмеонид и Исагор (Hdt. V, 66; Ath. Pol. 20, 1).
При этом Геродот в своем рассказе о начале деятельности Писистрата изображает приблизительно такую же картину: «Когда соперничали между собой афиняне из паралии и из педиона... (Писистрат) помышлявший о тирании, создал третью партию... открыто став вождем гиперакриев» (ό: σταοιαζόντων των παράλων χαί των έχ τοδ πεδίου Αθηναίων ... καταφρονήσας τήν τυραννίδα ήγειρε τρίτην στίσιν ... τω λόγω τών ύπερακρί<«ν uptmac, Hdt. I. 59). Отсюда ясно видно, что первоначально борьба шла между педиеями и паралиями, а партия Писистрата была более поздним и довольно искусственным образованием.
Таким образом, деление на два лагеря было нормальным явлением и, следовательно, можно предполагать существование определенной последовательности в деятельности обеих сторон. И, вероятно, что установление последовательности лидеров и политики, по крайней мере одной стороны, является полностью возможным.
Алкмеониды, убийцы Килона, были изгнаны через некоторое время (Plut. Sol. 12), но в Священной войне в 591/90 г, их глава Алкмеон руководил афинским войском (Plut. Sol. 11). Можно считать вероятным, что возвращение Алкмеонидов стало возможным вследствие закона Солона об амнистии (Plut. Sol. 19) ,27 Во всяком случае, они появлялись в Афинах во время архонства Солона и проведения его законов. По традиции, Солон также был связан со Священной войной,28 где Алкмеон командовал афинянами. Все это указывает на связи между Алкмеонидами и Солоном, и можно предположить, что данные «Афинской политии» о Мегакле Алкмеониде как протагонисте солоновской умеренной конституции не являются пустой спеку-
ляцией Аристотеля, а опираются в какой-то мере на аутентичную традицию.
Как сообщают источники, Писистрат тоже был связан с Солоном. Существовала традиция о родственных и даже интимных связях между ними (Plut. Sol. 1). И, наконец, события политической борьбы показывают, что Писистрат, вступив в брак с дочерью Мегакла (Hdt. I, 60—61), имел, хотя и периодически, тесные отношения с Алкмеонидами. Таким образом, определенная связь между Алкмеонидами, Солоном и Писистратом в первой половине VI столетия относительно хорошо прослеживается источниками.
Но совпадает также и внешнеполитическая ориентация Солона, Алкмеонидов и Писистрата. Если Килон пытался захватить власть с помощью войск мегарского тирана Феагена (Thuc. I, 126, 3—4), то Алкмеониды, выступая против него, проводили тем самым антимегарскую политику. Когда сторонники убитого Килона одержали верх и изгнали Алкмеонидов, тогда, по данным Плутарха, афиняне уступили Нисею и остров Саламин мегарцам (Plut. Sol. 12).
Возможно, конечно, что вследствие внутренних распрей афиняне просто не сумели противостоять внешнему врагу, который использовал беспорядки в соседнем государстве в своих интересах. Но, учитывая союз Килона с мегарцами, совпадение победы его сторонников внутри государства и уступка мегарцам во внешней политике кажутся не случайным явлением. Таким образом, Алкмеониды и в данном случае выступали, хотя на этот раз безуспешно, как антимегарские деятели.
Что касается Солона и Писистрата, то их враждебность к мегарцам кажется несомненной. Первый их них написал элегию «Саламин», побуждающую афинян возобновить войну против Мегары, и руководил ими в походе на Саламин.29 Второй прославился в качестве полководца в войне с мегарцами и завоевал у них Нисею (Hdt. I, 59; Aht. Pol. 14, l).30
Относительно внутриполитической позиции данных деятелей можно утверждать, что Солон и Писистрат, несмотря на значительное различие, например, в отношении к установлению тирании, оба были популярными лидерами, сумевшими объеди-
нить широкие слои граждан. В этой связи их хорошо характеризует оппозиционное отношение к тем кругам аристократии, которые не соглашались с переменами в афинском обществе.
Социально-политическую позицию Алкмеонидов определить труднее. В конце VI столетия Клисфен явно добивался народной поддержки (Hdt. V, 66; Ath. Pol. 20, 1) (это, конечно, не говорит ничего о его предках). Но известно, что Килон в свое время не получил поддержки от народа, который проявил симпатию, скорее, к его соперникам — Алкмеонидам. Фукидид сообщает, что афиняне сначала «всем народом» (πανδήμει) поднялись против Килона, а впоследствии девять архонтов (во главе их был, по-видимому, Алкмеонид Мегакл. — Plut. Sol. 12) получили от народа неограниченные полномочия для улаживания дела наилучшим образом (Thuc. I, 126, 7). Данные сведения, конечно, не могут служить доказательством «демократичной» направленности Алкмеонидов, но указывают все-таки на определенное доверие народа к ним в эти беспокойные времена.31
О позиции следующих поколений Алкмеонидов говорят их вероятные связи с Солоном и, возможно, с его умеренным устройством государства.
Приведенные данные, не всегда убедительные по отдельности, вместе создают, на наш взгляд, немалую вероятность политического взаимодействия названных деятелей — Алкмеонидов, Солона и Писистрата. Между ними существовали личные связи, во внешней политике они все добивались активных действий против Мегары, а внутри государства, по всей вероятности, поддержки простого народа и в связи с этим сокращения чрезвычайных привилегий эвпатридов.
Что касается другой стороны, то Килон и его сторонники, соперничавшие с Алкмеонидами, были, как выше указано, промегарскими. Об их социальных целях можно лишь догадываться. Если наш вывод о политических связях между Алкмеонидами и Солоном является правильным, то вполне вероятен и тот факт, что и их соперники во время смуты Килона и последующего поражения Алкмеонидов, а также перед реформами Солона были в своих стремлениях не только во внешнеполитическом, но и в социальном смысле в значительной мере близки В таком случае создается впечатление, что в Афинах второй половины VII и начала VI в. ссоры шли между двумя аристократическими фракциями, между сторонниками Килона, с одной стороны, и Алкмеонидами-Солоном со своими приверженцами— с другой. А поскольку в это же время существовали
также серьезные социальные разногласия, то ссоры разных групп эвпатридов из-за личной власти в государстве и внешнеполитической ориентации могли быть связаны с социальными противоречиями. И ввиду того, что Солон и, по-видимому, также Алкмеониды стояли за изменения тогдашнего социального» положения, можно предположить, что их соперники противостояли им, в том числе, и в этой области (отсутствие широкой поддержки Килону может также указывать на это обстоятельство) .
Педиеи, как мы выше пытались показать, стояли на консервативной олигархической позиции. Об их отношении к войне против Мегары ничего не известно. Но некоторые характеристики их лидера Ликурга совпадают с данными об единственном нам известном «стороннике Килона». Обвинителем Алкмеонидов при их изгнании выступил некто Мирон из Флии (Plut. Sol. 12). Флия находилась в северо-восточной части педиона. Эта местность была «домом» знатного рода Ликомидов, к составу которого можно причислить и Мирона.32 Ликург, по всей вероятности, был Бутадом. Общим для этих родов — Ликомидов и Бутадов — являлась их автохтонность. Они вели свое происхождение из древнейшей царской династии Афин — их предки Бут и Лик считались сыновьями царя Пандиона (Apollod. III, 14, 8; 15, 5).33 Они также имели древние связи со старинными культами Аттики: Бутады были жрецами Посейдона Эрихтонского на афинском акрополе, а Ликомиды управляли многочисленными культами Флии.34 Таким образом, эти роды не только происходили из педиона, но имели здесь также традиционные культовые связи, которые должны были обеспечить им определенное влияние в центре афинского государства не только в религиозном, но и в социально-политическом смысле.35
Любопытным является факт, что род Солона Медонтиды (Plut. Sol. 1), Алкмеониды и Писистратиды также имели «общее» происхождение. По преданию, их предки были иммигран-
тами из мессенского Пилоса, пришедшими в Аттику под руководством Меланфа во время «возвращения Гераклидов» в Пелопоннес (Paus. II, 18, 8—9). Мы, конечно, не можем быть уверены в аутентичности этого предания,35 но сам факт его существования указывает на относительную «молодость» данных родов в Аттике по сравнению с прежде упоминавшимися родами аристократов.37
Нельзя, конечно, переоценивать разницу происхождения Ликомидов — Бутадов, с одной стороны, и Медонтидов, Алкмеонидов, Писистратидов — с другой. Они все были эвпатриды и делили, таким образом, руководство над Афинами. Медонтиды, в частности, были даже царским родом, что показывает их относительно давнее влияние. Но роды «пилосского» происхождения, по-видимому, не имели культовых связей вблизи Афин. Писистрат, например, был связан с Артемидой Бравронской, но этот культ восточной Аттики вряд ли был полезным для достижения влияния в Афинах, которые в данный период, несомненно, были центром политической жизни Аттики. Это обстоятельство должно было дать определенное преимущество «старым» автохтонным родам и могло служить одной из причин их консервативности — желания оставить нетронутым положение, более благоприятное для них, чем для остальных аристократов.
Деятельность Алкмеонидов, Солона и Писистрата явно свидетельствует о стремлении уменьшить роль традиционных локальных связей в политической жизни Афин. Законы Солона, расширив доступ к должности архонта, сократили возможности немногих эвпатридских семейств использовать свои традиционные связи для влияния на решение общеафинских дел. Писистрат, учредив «суды по демам», уменьшил старую судебную власть знатных на местах. А Клисфен своими реформами сделал роль локальных связей в политической жизни совсем ничтожной. Разумеется, эти мероприятия сократили политические привилегии всех эвпатридов, но сильнее они должны были затронуть тех, кто, благодаря традиционным локальным связям в политическом центре, больше других выигрывали в прежней ситуации.
Надо заметить также, что эти деятели были инициаторами активной внешней политики (ведь из них происходили лидеры
афинян в Священной войне и в борьбе за Сигей 38) и панафинских тенденций. Эти мероприятия, поднимающие престиж как Афинского государства, так и самих инициаторов таких шагов, в то же время уменьшали значение локальных культов по сравнению с новыми панафинскими празднествами и святилищами и, таким образом, сумели компенсировать отсутствие важных культовых связей вблизи Афин. Наряду с этим превращение Писистратом прежних локальных святилищ в панафинские39 создало определенный «общегосударственный» контроль над ними, сокращая, таким образом, частное влияние родов, управляющих ими.
Кроме того, Писистрат пытался обеспечить общегосударственное значение «своему» локальному культу — Артемиде Бравронской тем, что он воздвиг ее святилище в Афинах (Paus. I, 23.7). А его поход на остров Делос должен был служить, помимо увеличения славы афинского государства, также способом поддержки со стороны этого важного ионийского святилища. Алкмеониды, в свою очередь, тоже пытались найти религиозную опору вне Аттики. Во время Священной войны они установили, по-видимому, тесные контакты с Дельфийским оракулом Аполлона.40 Эти связи они укрепили восстановлением Дельфийского храма после пожара 548 г. (Paus. X, 5,13; Hdt. V, 62; Ath. Pol. 19,4) и успешно их использовали при низвержении тирании Писистратидов в Афинах. Ввиду этого можно полагать, что между Писистратидами и Алкмеонидами была конкуренция из-за полезных религиозных контактов на чужбине и что Писистрат своими связями с Аполлоном Делосским пытался ликвидировать наряду с древними афинскими культами педионской аристократии влияние Алкмеонидов в Дельфах.
Таким образом, культовые связи сыграли немаловажную роль в политике афинских аристократов. Разумеется, было бы крайне односторонним объяснять всю патриотическую направленность, а также склонность к изменению настоящего положения в Афинах, которую проявили Солон, Писистрат и Алкмеониды, только отсутствием полезных культовых связей на родине. Но очень вероятно, что именно это обстоятельство влияло на их политику и могло в какой-то мере определить их неконсервативную направленность.
По-видимому, можно определенно констатировать двойное деление аристократов архаических Афин, причем, с одной стороны, наблюдается автохтонное происхождение, консервативность и промегарские симпатии, а с другой — неафинское происхождение (по преданию), готовность к изменению социально-политической ситуации и активная «патриотическая», в том числе антимегарская, внешняя политика.41 Мы пытались объяснить, каким образом может быть связано происхождение и социальная направленность этих двух сторон. Неясной остается, однако, причина связи внутриполитической направленности с анти- и промегарской ориентацией.
Легче дело обстоит с враждебностью против Мегары. Желание захватить Саламин кажется весьма естественным ввиду географического расположения этого острова непосредственно у берегов Аттики. Внешние успехи принесли бы добычу и славу не только своему государству, но и конкретным лидерам военных предприятий и должны были привлечь как простых граждан, так и аристократов. Надо также иметь в виду аграрный кризис в Аттике в конце VII столетия, который, как и во всей Греции, должен был служить причиной поиска новых земельных ресурсов в колониях. Афинская колонизация в районе Геллеспонта началась именно в это время, и можно считать, что она, как и постоянные попытки укрепить свою власть над Саламином, имела своей целью в том числе и смягчение аграрного кризиса. Поэтому не может быть случайным тот факт, что во главе этих мероприятий стояли деятели, добившиеся поддержки народа.
Значительно труднее объяснить симпатию к Мегаре другой части афинской аристократии. Иногда исследователи выдвигали в качестве причины торговые интересы, либо считали, что педионская аристократия, получавшая свои доходы от продажи зерна на родине, пыталась препятствовать завоеванию Саламина, чтобы импорт зерна морским путем (вокруг Саламина) не снижал бы цен на хлеб в Афинах,42 или связывали часть афинских крупных землевладельцев с мегарским рынком, и тогда причиной их симпатии к Мегаре была заинтересованность в продаже своей продукции там.43
Первая из этих концепций, на наш взгляд, явно переоценивает роль торгово-денежных отношений в политической жизни архаического общества, предполагая невероятно высокий уро-
вень торговых операций. Относительно второй точки зрения надо признать, что хлеботорговля в районе Саронического залива существовала в каком-то объеме уже в VII в.44 Закон Солона о запрещении экспорта продовольственных продуктов, кроме олив (Plut. Sol. 24), показывает, что зерно, по всей вероятности, до этого вывозилось из Аттики.45 Но мы не знаем ни объема, ни места назначения этого экспорта. И даже если хлеб педионских или элевсинских аристократов продавался в Мегаре, невозможно определить, влияло ли это обстоятельство на отношения афинской знати с правящими кругами Мегары.46
Поэтому нельзя утверждать, что симпатия к Мегаре была вызвана торговыми интересами определенных аристократов, и нам кажется необходимым оставить пока этот вопрос открытым. Надо, однако, отметить, что не исключено, что связи с Мегарой, дававшие части афинской знати возможность получить оттуда поддержку в борьбе за власть в Афинах, были чисто личными.47 В таком случае промегарская ориентация этих аристократов, с точки зрения их социально-политической позиции на родине, является чисто случайной и не требует вообще особого объяснения. В пользу такого варианта может свидетельствовать тот факт, что в VI в. мы уже не имеем данных о промегарских стремлениях в Афинах.
К вышеуказанному делению аристократии на две части надо, конечно, относиться с определенной осторожностью. Мы уже указали, что целью аристократов во внутренней борьбе было достижение личного влияния и всякие социально-политические программы, если такие имелись, вытекали из этой установки. Будучи в определенном смысле второстепенной, социально-политическая позиция аристократических лидеров точно так же, как и взаимоотношения между ними, могла довольно легко измениться, если этого требовала личная выгода конкретных деятелей. Так, например, изгнание преуспевающих ранее Алкмеонидов где-то в конце VII столетия может указывать на возникновение сильной, направленной против них эвпатридской коалиции,48 которая впоследствии опять распалась, что позволило Алкмеонидам вновь играть первостепенную роль на родине. Та-
ким же образом Мегакл Алкмеонид соединялся то с педиеями, то с Писистратом. Мы также не в состоянии определить возможную связь либо с одной, либо с другой стороной многих малоизвестных аристократов. Это в особенности относится к Филаидам и Кимонидам, роль которых в политической жизни VI в. была, по-видимому, весьма важной.49 Поэтому невозможно установить размеры и сущность двух аристократических фракций. Но сам факт существования двух противостоящих сторон среди афинской знати кажется в свете сообщений источников очень вероятным.
Как уже было указано, деление на два лагеря с противоположными социальными интересами, но возглавляемые аристократическими лидерами можно считать закономерным явлением в афинском обществе. Однако при выборе стороны, к которой можно было примкнуть, играли свою роль субъективные факторы. Победа в политической борьбе в интересах простого народа привела к ограничению привилегий знати в пользу неаристократических слоев. Вряд ли это было само по себе целью знатных. Но надо полагать, что одна часть аристократии была более склонна к этому, чем другая. Аристократия состояла из различных групп, с разными, иногда противоречивыми интересами. Кажется вполне естественным, что те группы, которые были каким-то образом оттеснены от власти, были больше, чем их соперники, склонны к руководству народом.
В частности, в Афинах сложилось так, что объективные обстоятельства — в особенности лишение некоторых «молодых»
аристократических родов выгодных культовых связей вблизи политического центра — создали ситуацию, когда часть знати стала постоянно добиваться каких-то изменений социально-политического характера, чтобы таким путем обеспечить себе популярную поддержку и ослабить традиционные привилегии своих соперников. Проведение реформ Солона можно считать победой не только простого народа, но и этой группы аристократов.
Из стихов Солона следует, что после его реформ выступали уже не две, а три группы граждан, с разными, ярко выраженными стремлениями. Две прежние группировки — консервативная часть аристократии, добивавшаяся теперь реставрации старой системы, и сторонники Солона, удовлетворенные в общих чертах его законами, — не исчезли, а вследствие распада прежнего широкого фронта, поддерживавшего Солона, и выделения из него людей с более радикальными требованиями, эти группы не включали в себя уже всех социально-политических сил. Однако, как указывают соотношение 5 : 5 эвпатридов и неэвпатридов среди архонтов после Дамасия (Ath. Pol. 13,2) и обстоятельство, отмеченное Геродотом, что в Афинах тогда соперничали две партии, — первое время после реформ политическая борьба шла между двумя уже раньше образованными группировками «за» и «против» солоновских законов. Партии педиеев и паралиев, хотя мы не знаем, когда они приобрели свои названия, были, по-видимому, частью этого, уже долго существовавшего двойного деления в политической жизни Афин и относились, следовательно, по-разному к новой социально-политической системе, установленной Солоном, педиеи — отрицая, а паралии — одобряя ее.
Когда Писистрат, ранее, по-видимому, связанный с Солоном, замышляя тиранию, создал третью партию, как об этом свидетельствует Геродот, он смог возглавить прежде всего тех, которые, считая законы Солона слишком умеренными, требовали самых радикальных шагов. Учитывая, что требования передела земли в это время в Афинах существовали, можно полагать, что такие надежды связывали с Писистратом как с популярным деятелем, и он мог рассчитывать на поддержку со стороны бедняков.
Однако, выдвигая программу таких социальных перемен, Писистрат вряд ли сумел бы захватить власть. Такая возможность существовала, вероятно, до реформ Солона, когда большинство граждан было объединено желанием сократить чрезмерную политическую власть эвпатридов. Но после того как законы Солона решили эту проблему, стремления разных групп граждан стали более дифференцированными и не позволяли объединить большинство афинян во имя единых социальных целей. В частности, группа, требующая передела земли, не могла быть очень многочисленной и влиятельной — поскольку земельные участки
после сисахфии были, по всей вероятности, во владении крестьян50 и количество безземельных могло быть лишь весьма ограниченным. Поэтому Писистрат сделал упор на патриотическую агитацию, для чего он как удачливый полководец являлся превосходной фигурой, что и обеспечило ему поддержку весьма разных слоев, на что указывают Геродот и Аристотель. Нельзя, однако, забывать, что эта поддержка была все-таки недостаточной, и укрепить свою тиранию Писистрат сумел только с помощью наемных солдат.
Таким образом, мы можем утверждать, что классовые столкновения играли первостепенную роль в политической борьбе архаических Афин. Среди афинской знати выделились две относительно постоянные группы с разными корнями и исполняющие разные функции в социальных конфликтах. Одна из них стояла во главе демоса, другая — защищала привилегии знати. Тройное деление политических сил перед тиранией Писистрата было исключительным явлением, вызванным законодательной деятельностью Солона. Хотя Писистрат добился успеха прежде всего благодаря своей славе полководца, патриотической пропаганде и наемникам, все-таки можно утверждать, что все три партии имели разный социальный характер и что различия между ними были хорошо известны в V и IV столетиях. Аристотель, разумеется, переосмысливал эту информацию в духе своего политического учения, но самой традиции, которую он использовал, можно доверять.