Тема 14
Армия не может существовать без военного предводителя, который не только проводит в ней принцип единоначалия, но и выступает в роли посредника между войском и гражданским (общинным) коллективом. В процессе образования государства формируется политико-правовой институт верховного командования воинскими силами. Он непосредственно определяет характер собственно военной организации и способ ее функционирования, а также степень ее отчужденности от общества.
В Риме в период республики верховное командование вооруженными силами civitas стали осуществлять консулы (до середины V в. до н. э. — преторы). Институт консулов занимал особое, центральное место в политико-правовой системе римского государства. Будучи верховными правителями, консулы осуществляли всю полноту исполнительной власти, как гражданской, так и военной. Исследованию этого института посвящена обширная литература (от Т. Моммзена, Д. Швеглера и Дж. Де Санктиса до А. Момильяно, Й. Блайкена и А. Линтота). Однако при определении места и роли консулата в системе римского публичного права романисты оперируют в основном чисто юридическими источниками и рассматривают этот институт таким, каким он сложился в период классического римского права, нередко оставляя без должного внимания тот длительный и тернистый путь, который прошел консулат на пути развития римского государства. Но надо учесть, что с момента своего возникновения в 509 г. до н. э. коллегия консулов далеко не сразу заняла подобающее место в правовой системе римской конституции и неоднократно видоизменялась как по функциям и прерогативам, так и по форме. Как известно, она возникла в виде института преторов
как вождей войска (Gell. VI. 8.3; Plin. N.H. XLIII. 3.12; Cic. Orat. II. 165; Fest. P. 249 L; 174 L). Цицерон (Cic. Leg. III. 3. 8) производит «претора» от praeire — «идти впереди». Точка зрения о первоначальном правлении в Риме двух или даже трех преторов во главе с их руководителем praetor maximus поддерживается многими исследователями (Mazzarino, 1946; Bernardi, 1952. P. 17, 36; 1959. P. 743-766; Heurgon, 1967. P. 104-125; 1969 a. P. 164; De Martino, 1972. P. 221,239; Richard, 1978. P. 466-472; Magdelain, 1990. P. 313-339).
Связь преторов с военной организацией прослеживается достаточно отчетливо (Cic. Orat. II. 105). Она проявляется в названии частей лагеря: via praetoria, praetorium, porta praetoria, praetoria cohors (Sali. Cat. 50. 5; Fest. P. 249 L). В войске преторы были неограниченными военачальниками, обладая высшим империем, наделяющим их сакральной мощью, без права провокации (Cic. Leg. III. 3. 6). Их правомочия базировались только на традиции, толкуемой сенатом. Характерно, что Ливий приписывает плебейскому трибуну Терентилию Гарсе требование об учреждении коллегии из пяти человек для выработки законов по уменьшению власти консулов (преторов), чтобы она опиралась на закон, а не на произвол (Liv. III. 8-9; ср. Aur. Vict. XXI. 1).
По словам Диона Кассия (VII. 19; ср. Diod. XII. 25. 2), именно после сецессии 449 г. до н. э. и реформ Валерия и Горация высшие магистраты впервые были названы консулами, а до того времени именовались преторами (стратегами) (Momigliano, 1969. Р. 409-415; 1989 в. Р. 171-181). Ливий также уточняет, что «в те времена консула принято было называть не судьею, а претором» (Liv. III. 55. 11-12). При этом консулы стали более зависимы от центуриатных комиций, чем от сената. Необходимо отметить в консулате существенный шаг по внедрению принципа коллегиальности и равноправности (par potestas) (Linderski, 1990. P. 44-48; Giovannini, 1990. P. 429-434; Kunkel, 1995. S. 8-9), что проявилось уже в смене их названия (consules от «совещаться») (Bleicken, 1981. S. 36-37; Lintott, 1999. P. 99). Каждый консул правил в течение месяца, после чего передавал свои полномочия коллеге. Возможно, именно с этого времени они приобретают право на собственных 12 ликторов и на отмеченное еще Моммзеном вмешательство в распоряжения друг друга (право интерцессии) (Моммзен, 1936. С. 234, 235). Интерцессия проявлялась в возможности действующему консулу наложить запрет на распоряжения или действия
своего коллеги и всех других магистратов, кроме цензора и диктатора (Ussani, 1996. Р. 69 sq.; Heurgon, 1967. P. 124). Угроза патовой ситуации нивелировалась «высшим судом» — божественными знамениями или жребием. В. В. Дементьева подтвердила взгляд на ликторов как на символ возвышения магистратуры, олицетворение права ее носителя карать и казнить граждан, а не как на просто телохранителей или порученцев (Дементьева, 2004. С. 113-114).
Из-за неустойчивости своего положения в неразвитой политико-правовой системе и опаски проникновения в «святая святых» курульных магистратур «безродных» плебеев новоиспеченная коллегия вскоре подверглась ревизии и сосуществовала с экстраординарной магистратурой военных трибунов с консульской властью (444-367 гг. до н. э.) (подробнее о них см.: Дементьева, 2000). При этом под давлением патрицианского сената консулы утратили ряд своих прерогатив, как то проведения ценза в 443 г., а с 366 г. до н. э. и судебных функций, но сохранили свое значение полновластных военачальников. И наконец, с 367 г. до н. э. консулат прочно вошел в систему государственного управления как правовой общегражданский институт в виде равноправной коллегии двух консулов из патрициев и плебеев на паритетных началах (Cassola, 1988. Р. 431-481; Musti, 1988. Р. 374 sq.).
Прежде всего рассмотрим правомочия консулов в архаический период именно в военной сфере, чтобы определить их роль и место в публично-правовых отношениях римского общества периода генезиса государства. И для начала следует ответить на вопрос: являлись ли консулы верховными командующими и распорядителями воинских сил раннеримской общины? Для этого обратимся к анализу конкретных сведений античных историков, а не только юристов.
Первым объемную характеристику полномочий консулов дал, как известно, во II в. до н. э. Полибий: «Консулы, пока не выступают в поход с легионами и остаются в Риме, вершат все государственные дела; ибо все прочие магистраты, за исключением плебейских трибунов, находятся в подчинении у них и покорности; они также вводят посольства в сенат. Кроме того, консулы докладывают сенату дела, требующие обсуждения, и блюдут за исполнением состоявшихся постановлений. Ведению консулов подлежат и все государственные дела, подлежащие решению народа: они созывают народные собрания, вносят предложения, они же исполняют постановления
большинства. Далее они имеют почти неограниченную власть во всем, что касается приготовлений к войне и вообще военных походов, ибо они властны требовать по своему усмотрению войска от союзников, назначать военных трибунов, производить набор солдат и выбирать годных к военной службе. Кроме того, они властны подвергнуть наказанию всякого, кого бы ни пожелали, из подчиненных им в военном лагере. Они вправе расходовать государственные деньги, сколько угодно, так как за ними следует квестор, готовый исполнить каждое их требование. Поэтому всякий, кто обратит свой взор только на эту власть, вправе будет назвать римское государство истинной монархией или царством» (Polyb. VI. 12).
Таким образом, консулы в трактовке Полибия совмещали в себе распорядительную и исполнительную власти, что позволяло им, не обладая напрямую законодательной властью, оказывать существенное влияние на формирование римской внутренней и внешней политики. Это и давало основание античным авторам постоянно сравнивать власть консулов с царской. Однако из описания Полибия следует выделить обязанность консулов докладывать сенату о важнейших делах, в первую очередь военных, и безусловно исполнять постановления сената и решения народного собрания. Иначе говоря, власть консулов являлась опосредованной сенатом и комициями. Не случайно Варрон замечает, что консул приказывал «через центуриатные комиции» (Polyb. VI. 93).
К числу других правовых ограничений консульской власти относятся интерцессия плебейских трибунов и право провокации (Liv. III. 55. 4-6), которые суживали консульскую компетенцию (De Martino, 1988. P. 360; Lintott, 1972. P. 226,240). И здесь мы видим кардинальную особенность римского правового менталитета — основой власти консулов выступает не норма права (ius). Интересно, что мы не находим в источниках (ни у Ливия и Дионисия Галикарнасского, ни у Луция Цинция или Феста) сколько-нибудь четкого законодательного определения сферы компетенции консулов, кроме упоминания об учреждении магистратуры с провозглашением республики и восстановлении ее с правом провокации в 449 г. до н. э. На деле вся их власть и правомочия, как показано в предыдущей теме, имели истоком сакральный империй, лежащий в русле божественного права (fas) (Alfoldi, 1967. P. 261-286; De Martino, 1988. P. 358; Kunkel, 1972. P. 8-12). Только божественная воля, а не юридические нормы граж-
данского коллектива, давали магистрату в архаическом Риме право отдавать приказы (imperare), требовать их исполнения и наказывать за неподчинение вплоть до смертной казни.
Еще Валерием Публиколой был принят закон о наказании за неповиновение консулам (Lex Valeria de multae dictione si quis consulibus non oboedivisset) (Plut. Popl. 11. 4; Dionys. X. 50. 1). И хотя он подтверждал полновластие консулов, его можно считать первым шагом на пути введения магистратуры в законодательные рамки ius. (Недаром Плутарх отмечал, что он был более выгоден плебеям, нежели влиятельным патрициям — потенциальным консулам.)
Для нашей темы на первом месте стоит вопрос: имел ли консул право объявлять войну по своему усмотрению? Наиболее стандартным является описание Ливия: «...Тит Квинкций (465 г. до н. э.) созвал сенат, с его одобрения приостановил рассмотрение судебных дел, оставил Рим на попечение Квинта Сервилия и выступил на защиту римских границ...» (Liv. III. 3. 6). Итак, консулу, конечно, принадлежало право созывать сенат (ius senatus habendi), в том числе в случае угрозы нападения противника (Liv. III. 30. 3; Dionys. VI. 23. 3; Cic. Leg. III. 4. 10), и выступать с инициативой войны (ius edicendi и ius referendi), но решение об объявлении войны и военные приготовления (например, закрытие судов) производились только с одобрения сената (ex auctoritate patrum, ex senatus consulto) (Liv. VIII. 6. 5-8), а с середины V в. в ряде случаев — и центуриатных комиций (iussu populi). Не составляли исключения и войны, не законченные в ходе одной кампании. Процедура же объявления bellum iustum находилась целиком в компетенции ius fetiale.
Одним из важнейших правомочий консулов было руководство набором воинских сил, о чем говорил Полибий. Однако возникает вопрос: кому принадлежала инициатива в проведении набора? (Подробнее см.: Токмаков, 2003. С. 87 и след.) Обратимся к пассажу Ливия (Liv. II. 27. 12; 28. 2-5): в 494 г. до н. э. плебс, невзирая на угрозы консулов, противился набору; когда консулы сообщили сенату о недовольстве плебеев, сенаторы сделали им строгое внушение, что «в деле, которое подвластно консулам, ненависть к себе (к консулам) они перекладывают на сенат». Но здесь же наш источник оговаривается, что консулы должны действовать по воле сената, который, в конечном счете, решает как можно строже провести набор.
Множество аналогичных сообщений традиции не дают нам оснований предполагать полную самостоятельность и независимость консулов в проведении воинского набора. Правда, именно они, согласно Ливию, Дионисию Галикарнасскому, Полибию и др., издают специальный эдикт с объявлением дня набора и размеров призывного контингента, а эдикт оглашается на contio (Liv. III. 69. 6; XXII.
11. 3). Но самостоятельно консулы имели право на набор только стандартных exercitus consulares, что отмечал еще историк римского права Е. А. Скрипилев, дополнительное же число или дополнительный набор определялись санкцией сената (Скрипилев, 1949. С. 162) (см. тему 16).
Консулы же (до III в. до н. э.) сами проводят набор и назначают день сбора войска на смотр и люстрацию (подробнее см. тему 11). Но и в этом они встречали противодействие, особенно со стороны плебейских трибунов. Так, в 461 г. до н. э. во время противоборства по поводу рогации Терентилия Гарсы консулы расставили на краю Форума кресла и начали набор, но трибуны запрещали вызывать военнообязанных и силой вырывали из рук ликторов тех, чьи имена выкликали консулы (Liv. III. 11. 1-2).
Относительность самостоятельности консулов в распоряжении войском видна и в способе определения провинций, или театров военных действий. У Ливия встречаем три способа: по жребию (sortitus, in sortem), вне очереди (extra ordinem) и по решению сената (ex senatusconsulto). Первый способ предполагает формальное равенство консулов. Впервые, согласно Плутарху, бросали жребий еще консулы 509 г. до н. э. Валерий и Гораций, кому освящать храм Юпитера, а кому выступать на войну с вейянами. Однако учтем, что в данном случае речь идет не о разделе командования, а о споре за почетное право, что не дает основания считать этот принцип общеупотребительным до середины V в. до н. э., т. е. до учреждения собственно коллегии консулов. С другой стороны, Ливий замечает, что до консула-плебея 295 г. до н. э. Публия Деция «все консулы получали область военных действий по жребию» (sortitos), а теперь вдруг сенат без жребия (extra sortem) поручает ведение войны Фабию (Liv. X. 24. 10). Однако конфликт Деция приобретает скорее характер столкновения поддержанного плебсом консула-плебея и патрицианского сената, желающего сохранить военное командование в руках патрициев (Ibid. 24. 3). Тогда же впервые эта правовая коллизия раз-
решается в народном собрании, на чем настаивает Деций, явно желая создать юридический прецедент.
Второй способ указывает на существование определенного порядка, очередности, а возможно, договоренности консулов между собой (в чем Й. Блайкен правомерно усматривал проявление принципа коллегиальности) (Bleicken, 1981. S. 36-37). Так, вне очереди (extra ordinem) ведение войны поручается Фабию в 466 г. (Liv. III. 2. 2), Фурию Камиллу — в 382 г. (Ibid. VI. 22. 6) и Попилию — в 350 г. до н. э. из-за болезни второго консула, который, вероятно, должен был отправиться на войну (Ibid. VII. 23. 2). Сам термин не исключает как жребия, так и добровольного подчинения одного консула другому. Однако необходимо отметить, что разделение провинций не означало раздробления империя, так как каждый консул в своем войске был единственным представителем civitas. Третий способ распределения провинций показывает, что верховным арбитром оставался сенат (см. тему 16).
Традиция рисует картину полновластия консулов в войске во время войны. Как уже говорилось, за померием прекращалось право провокации и защиты плебейских трибунов (Liv. III. 20. 7; Cic. Leg. III. 3. 6). Воины давали клятву лично консулу (sacramentum), а точнее, сакральным обетом вручали свои жизни высшей власти его империя. Консул силой данного ему империя мог приговорить воина к смерти (право coercitio et indicatio), провести децимацию или казнить бежавших из строя (Токмаков, 1997 а. С. 46 и след.; 2003. С. 89). Однако было бы неверным преувеличивать власть консулов даже в войске. В своем командовании они обязаны были давать отчет сенату по возвращении из похода. Сенат же определял, достоин ли консул триумфа. Хотя замечание Ливия о требовании консулом положенного ему триумфа (Liv. III. 9. 5; 10. 2-4) обнаруживает существование закрепленного в обычном праве некоего минимума заслуг, которые влекли за собой присуждение триумфа (Alfoldi, 1967. S. 262). С другой стороны, консул рисковал подвергнуться судебному преследованию за жестокость или бездарность командования, несправедливое разделение добычи, но только после сложения им своих инсигний и империя, защищавшего его от суда. Характерно, что консул мог быть вызван в суд как плебейским трибуном, так и эдилом или даже,
по некоторым данным, квестором (Dionys. IX. 51.2; Cic. Resp. II. 35. 60). Источники не позволяют определенно ответить на вопрос, держал ли консул отчет перед центуриатным собранием в своей деятельности, но участие последнего, как и позднее трибутного, в определении меры наказания бывшим магистратам несомненно. Также впервые в 449 г. до н. э. триумф был присужден центуриатным собранием (Liv. III. 63. 9-11).
Наконец, правомочия полководца в архаическом Риме были ограничены поведением самого войска, активно выражавшего свои симпатии и антипатии (см. тему 9). Несомненно, здесь мы видим проявление неразвитости правовых принципов взаимоотношений воинов и консула. Воины смотрели на него как на своего патрона, взявшего на себя покровительство над ними и обязательство беречь бойцов и содействовать их обогащению за счет добычи. В случае нарушения полководцем этих своего рода обязательств воины считали себя вправе реагировать неповиновением «нарушителю контракта». Однако с конца V в. до н. э. взаимоотношения консулов и воинов постепенно начинают переходить на юридическую колею. Это проявлялось в упорядочении процедуры набора и оформлении номенклатуры наказаний за воинские преступления, в том числе за уклонение от призыва. Определяется также система поощрений воинов почетными венками, освобождением от лагерных работ и обязанностей (бенефиции), двойным денежным подарком или повышенным жалованьем.
Военный империй обеспечивал свободу действий консулам во время войны. Они были свободны в выборе места сражения, тактики и т. д. Однако ни один шаг не мог быть совершен без ауспиций. Кроме того, источники демонстрируют характерную зависимость действий военачальника от настроения и желания воинов.
Обращает на себя внимание, что, вопреки убеждению поздних авторов и юристов, во время диктатуры консулы не слагали свои полномочия, а продолжали исполнять обязанности и даже командовать войсками либо под руководством диктатора, как его легаты с imperium minoris, либо во главе собственных консульских войск. Это объясняется тем, что, передав диктатору высший империй, консулы сохраняли свою potestas, т. е. высшую должностную власть (Kunkel, 1995. Р. 22; Giovannini, 1990. Р. 431; Cassola, 1988. Р. 461).
Как мы помним из Полибия, консулы обладали правом назначать себе помощников, например, praefectus urbi, а также центурионов. Впрочем, на практике центурионы нередко избирались собственными центуриями (Liv. III. 5), а попытка консулов записать Публилия Волерона рядовым вместо положенной должности центуриона вызвала протест с его стороны (Liv. II. 55. 4). Ограничены были консулы и в назначении квесторов (Тацит упоминает о возобновлении Брутом куриатного закона по этому поводу — Tac. Ann. XI. 22.4; Ulp. D. 1. 13. 1). Уже говорилось об избрании или одобрении квесторов (по меньшей мере двух) центуриатными комициями еще по закону Валерия Попликолы (Plut. Popl. 12. 2). Согласно Ливию, часть военных трибунов (руфулов) первоначально назначалась консулами, но уже в V в. до н. э. другую их часть стали избирать в комициях, а с IV в. до н. э. все военные трибуны проводились через голосование комиций (Liv. IX. 30. 3). Таким образом, консулы опять-таки не обладали исключительными правомочиями назначать себе помощников и войску командиров.
Согласно Полибию (Polyb. I. 49. 5; 11. 29, 8; Dionys. X. 25. 1), консулы обязаны были отдавать часть добычи в казну, а часть распределять среди воинов подушно или по центуриям. Но это для II в. до н. э., а в архаическом Риме консул мог либо пожаловать ее всю воинам, либо просто отдать им город на разграбление. Причем нередко такая акция предпринималась для завоевания расположения или усмирения воинов. Со второй половины V и в IV в. до н. э. постепенно утверждается практика передачи добычи квесторам для продажи с торгов или доставки ее в государственную казну (эрарий). Это свидетельствует о правовом упорядочении деятельности военной организации, введении ее в строгие законодательные рамки и о превращении войска из общинного ополчения под началом военного вождя в элемент государственного механизма, который регулируется правовыми рамками.
Наконец, следует выделить правомочия консулов в процедуре заключения мира. Участие консула просматривается в том, что обычно именно он вводил или направлял вражеских послов в сенат, несомненно имея с ними предварительные договоренности. В остальных случаях консулы имели право заключать только предварительный мир (sponsio), т. е. клятвенное обещание с ручательством консула об
одобрении его сенатом и народом. Так, после поражения в Кавдинском ущелье консулы ссылались на то, что «без веления народа договор заключить невозможно, так же как без фециалов и без прочих торжественных священнодействий» (Liv. IX. 5. 1-2). Если консул смел сам заключить мир, это считалось превышением его полномочий и влекло гнев и кары со стороны сената (Liv. III. 63. 6-7). Известный случай с выдачей самнитам после Кавдия консулов Ветурия и Постумия римскими авторами оправдывался тем, что мир был теми подписан лишь предварительно, а с сенатом и народом переговоров о мире еще не было, следовательно, они ни за что не ручались (Liv. IX. 9. 16-18; Cic. De off. III. 30. 109).
Напротив, источники особо отмечают «добродетельное» поведение Марка Фурия Камилла (хотя он и занимал должность консулярного трибуна. — В. Т.), который по всем вопросам войны и мира совещался с сенатом и следовал его указаниям, а послов с просьбами о мире отсылал в Рим, в сенат (подробнее см.: Токмаков, 2005.
С. 582-606). Дионисий Галикарнасский (Dionys. V. 60. 2-3) передает аналогичный эпизод с Ларцием (начало V в. до н. э.), который, заняв город, не сделал ничего по своей ответственности, но возвратился в Рим и, созвав сенат, передал ему право решать судьбу сдавшегося врага. Сенаторы в восторге от такого уважения оставили право решения консулу, дав ему полномочия делать все по своему усмотрению. Хотя данный эпизод носит оттенок морализаторства о времени гражданской гармонии, достоверность отражения в нем принципов взаимоотношений консулов и сената не вызывает сомнения и подтверждается сообщением о заключении мира с вольсками Спурием Кассием, текст которого был выбит на бронзовой колонне (Liv. II. 33. 9). Так же консул 465 г. до н. э. Квинт Фабий возвращается от эквов с миром и предлагает новый мир на своих условиях (Liv. III. 2. 2-4). Возможно, в первой половине V в. до н. э. прерогативы заключения мира еще не были полностью узурпированы сенатом, но в любом случае консул-претор получал полномочия на это именно от сената с повелением выступать в поход. Таким образом, и в этой части своей компетенции консулы были ограничены властью сената.
***
Итак, проведенный обзор военных правомочий консулов в архаическом Риме позволяет заключить, что они осуществляли верхов-
ное командование, но не верховное распоряжение войском. Основой и источником их власти был идущий из глубин родового строя сакральный империй, а не правовые нормы гражданской общины, что порождало юридический зазор между их не ограниченным и не определенным конкретным законодательством полновластием и практикой применения этого полновластия в условиях активного правового нормотворчества формирующегося государства. Характерно, что первым шагом стал символический акт ограничения империя суверенитетом народа и закона — путем склонения фасций консулов в народном собрании. Так, постепенно консулы были ограничены в своих прерогативах центуриатными (а затем трибутными) комициями, которые их избирали, в гражданской сфере Законами XII таблиц, а в военной — поведением собственного войска, а также правом интерцессии плебейских трибунов. Долгое время консулы находились на развилке между подотчетностью сенату и ответственностью перед гражданским коллективом. Правовая зависимость консулов от сената проявлялась в том, что сенат мог как минимум отказать консулу в триумфе, мог постановить выбирать вместо них консулярных трибунов, а мог и просто изъять у них империй, повелев назначить диктатора. Все это породило длительную борьбу, которая выходила далеко за рамки борьбы плебеев за доступ к консулату, хотя и была подспудной и не такой яркой. Это была борьба за превращение консулов из военных вождей в общегосударственных магистратов, за легитимизацию их коллегии в гражданской конституции и за правовую фиксацию их места в системе политического управления.