258

ГЛАВА X

Господство аристократии и его падение

В то время, как в греческом народе вырабатывалось сознание его национального единства и отдельные области, по крайней мере на самом полуострове, соединялись в политические союзы, не менее глубоким изменениям подвергалось и внутреннее устройство большинства государств. Уже в гомеровскую эпоху аристократия все более расширяла свое влияние в ущерб царской власти, и уже авторы "Илиады" и "Одиссеи" считают нужным защищать монархию — притом монархию законную — против подобных захватов:
Нехорошо многовластье. Единый да будет властитель, Царь единый, которому Кроноса хитрого сыном Скипетр дан и законы затем, чтоб царил он над нами 1
Однако, если даже в этих словах выразились чувства большей части греческого народа, это большинство еще не могло оказывать деятельного влияния на ход общественных дел. Народ еще не играл никакой роли; политически имела значение только знать, т.е. крупные землевладельцы. "Одиссея" изображает нам итакийский народ преданным царскому дому; но никто не решается восстать против поведения женихов, принадлежащих к знатнейшим фамилиям государства. По отношению к этой аристократии царь был только первым между равными; при небольших размерах греческих государств положение царя должно было быть здесь, разумеется, совершенно иным, чем в восточных монархиях, или чем в позднейшее, эллинистическое время. Пока продолжались постоянные распри между соседними государствами, аристократия подчинялась царю; но по мере того, как эти распри становились реже, подчинение царской власти казалось более ненужным. При таких условиях царь мог сохранять свое прежнее значение только в том случае, если обла-

1 Илиада. II. 204—206. (Илиада Гомера /пер. Н.М.Минского. М., 1896. С.22).

258

дал выдающимися личными качествами, а это, конечно, не всегда случалось. У Гомера среди Народного собрания царю бросают в лицо такие слова, — и нет сомнения, что эта картина взята из действительности:
Пьяница грузный! По виду собака, олень по отваге! Ты никогда не дерзал в своем сердце ни в бой, ополчившись, Вместе с народом идти, ни спрятаться в тайной засаде Вместе с вождями ахейцев, — тебе это смертью казалось. Царь — пожиратель народа, над трусами царствовать годный! Ибо иначе, Атрид, ты б в последние нынче был дерзок1
Таким образом, уничтожение царской власти было только вопросом времени.
Как и естественно, республиканское движение началось в тех частях греческого мира, которые достигли наиболее высокого экономического развития. В малоазиатских колониях царская власть была уничтожена в течение VII века, а отчасти, может быть, еще в VIII веке. Приблизительно в это же время монархия была отменена в Аттике и в городах на Истме и, вероятно, также в Беотии и на Эвбее2 Что касается сицилийских и италийских колоний, то здесь, исключая легендарного царя Сиракуз, мы находим царскую власть только в лакедемонской колонии Таренте, где она удержалась до начала V века. На Крите также существовала царская власть, по крайней мере до конца VII века; точно так же и на сосед-

1 Илиада. I. 225—332. (Илиада Гомера /пер. Н.М.Минского. ?, 1896.
С7).
2 Достоверных известий об этих событиях нет, да и не может быть; предания, относящие падение царской власти (например, в Афинах) к древнейшим временам, лишены всякого исторического значения. Ничего не доказывают и списки должностных лиц, — с одной стороны, потому, что магистраты-эпонимы могли существовать и при монархии, с другой стороны — так как царская власть могла быть уничтожена раньше, чем начато ведение дошедших до нас списков. Terminus post quem (самая поздняя граница во времени) представляют гомеровские эпопеи, которые еще необходимо предполагают существование царской власти; terminus ante quem (самая ранняя граница во времени) — появление первых тиранов в VII веке, а для Афин — законодательства Дракона и Солона и кило-новское восстание.

260

нем острове Фера в это время, по-видимому, еще держался монархический образ правления, так как основанная около 630 г. выходцами с этого острова Кирена управлялась царями до середины V в. В земледельческих областях Пелопоннеса, как, например, в Аркадии и Писатиде, царская власть удержалась до конца VII или начала VI века (см. выше, с.249 и след.), а в Аргосе монархия пала только в эпоху Персидских войн. В Спарте уже в VIII веке, или еще раньше, состоялось соглашение между аристократией и царской властью; рядом с древней династией Агиадов во главе города поставлен был на равных с ней правах род Эврипонтидов1, так что главы обеих фамилий одновременно носили царское звание. Неизбежное соперничество между обеими династиями служило гарантией против превышений власти, и это обстоятельство было одной из главных причин того, что царская власть удержалась здесь в своей двойственной форме до конца III века. В отдаленных и сильно отставших в культурном отношении частях греческого мира древняя наследственная монархия также отчасти сохранилась до позднего времени; так, например, у агрейцев в Этоли, у молоссов и афаманцев в Эпире, в Македонии и в городах на Кипре.
Сколько можно судить, первые попытки не были направлены против царской власти как таковой, а имели целью только замещение царствующей династии другою. В таком смысле "Одиссея" представляет отношение женихов к Телемаху; и то же самое, как мы видели, произошло, вероятно, в Спарте. Если такая попытка удавалась, то она наносила тяжелый удар существованию монархии, потому что новая династия была лишена той крепкой опоры, какую представляет только законное престолонаследие. В большинстве случаев, однако, упразднение царской власти достигалось не путем революции, а посредством мирных реформ. Начиналось с того, что в помощь царям давали выборных чиновников; ближайшим поводом к этому служило расширение государственных функций, обусловленное в VII, а отчасти,

1 Поэтому род Эврипонтидов считался более молодым и пользовался меньшим почетом.

261

может быть, уже в VIII веке экономическим прогрессом нации. Так, в Спарте была учреждена должность эфоров, первоначальное назначение которых состояло в том, чтобы помогать царям в гражданском судопроизводстве; в Афинах учреждены были, для замещения царя в гражданском управлении, должность архонта, а в начальствовании на войне — должность военачальника (полемарха). Власть царя в уголовном судопроизводстве также все более ограничивалась советом старейшин. Уже в сцене суда, изображенной на щите Ахилла у Гомера, речь идет только о геронтах; в Спарте уголовное судопроизводство также находилось в руках геру-сии, и хотя цари принимали участие и пользовались правом голоса в этой коллегии, однако их компетенция ни в каком отношении не была выше компетенции всякого другого члена. В Афинах коллегия эфетов, вероятно, уже рано забрала в свои руки уголовное судопроизводство, предоставив царю только председательство, которое и впоследствии принадлежало выборным царям. Таким образом, в большинстве государств деятельность царя была постепенно сведена к исполнению связанных с его саном жреческих обязанностей, пока, наконец, и последние не были возложены на выборных должностных лиц. Там, где царский род численностью и богатством превосходил все остальные аристократические фамилии, управление государством переходило ко всему этому роду таким образом, что все должности замещались членами его. Так, Бакхиады даже после упразднения царской власти правили Коринфом, Пенфелеиды — Митиленой, Басилеиды — Эфесом, Алевады — многими городами Фессалии; еще во время Пелопоннесской войны существовал подобный образ правления у хаонян в Эпире. Но в громадном большинстве греческих государств царским фамилиям не удалось удержать в своих руках власть; здесь монархия была упразднена в интересах всего сословия благородных.
В остальном прежнее государственное устройство с упразднением царской власти не потерпело существенных изменений. Совет продолжал существовать, но его значение должно было возрасти, так как он имел теперь дело не с царем, правящим по праву наследия и пожизненно, а с долж-

262

ностными лицами, избираемыми на определенный срок — обыкновенно на год — и обязанными отдавать отчет в своей деятельности. Разделение обязанностей, которому было положено начало еще во время царей и которое теперь продолжалось, также должно было содействовать ослаблению власти должностных лиц. Вскоре затем стали заменять отдельных должностных лиц коллегиями, каковы например, пять эфоров в Спарте1, или назначать такие коллегии им в помощь. Так, в Афинах, наряду с архонтом, полемархом и заменившим наследственного царя выборным царем, учреждена была для судопроизводства коллегия из шести фесмо-фетов. В союзных государствах, как, например, в Беотии, высшее правительственное учреждение составлялось, естественно, из известного числа равноправных членов, избираемых отдельными государствами.
Но общий характер государственного устройства был теперь совершенно иной, чем в царский период. Царь в своих собственных интересах должен был оказывать всем частям населения одинаковое покровительство; как раз постоянно возраставшее могущество знати побуждало царей искать поддержки у простого народа. Сословие, достигшее господства в государстве, редко заботится о чем-нибудь другом, кроме своей временной выгоды; и греческая аристократия того времени, "добрые" и "славные" господа, как они себя называли, не составляли исключения из этого правила. Уже в последние времена царского периода значение Народного собрания было довольно ничтожно (см. выше, с.116 и след.); теперь же оно окончательно потеряло свое влияние. Жреческие должности и соединенные с ними крупные доходы были монополизированы аристократией и сделались наследственными в знатных фамилиях; точно так же знать забрала в свои руки и судопроизводство, потому что только господствующий класс знал обычное право. При этом судьи бессовестно нарушали право в интересах своего сословия, и подкупы были в порядке вещей. Басня о соловье и ястребе,

1 Что первоначально был только один эфор, доказывается, по-видимому, тем обстоятельством, что и впоследствии год обозначался именем одного только члена коллегии.

263

которую Гесиод применяет к отношениям между народом и знатью, верно рисует действительность. Мы видели выше (с.206), как беспощадно пользовались благородные своим экономическим превосходством для угнетения бедного класса, как им удалось в Фессалии низвести земледельческое население на степень крепостных и как Аттика перед реформами Солона была недалека от того, чтобы впасть в подобное же состояние.
Прошедшее обыкновенно представляется нам в лучшем свете; неудивительно поэтому, что греческий народ оглядывался на период царской власти как на золотое время, которое теперь сменил железный век. Если дух гомеровского эпоса в IX и VIII веках был решительно монархический, то эпос Гесиода в VII веке не в меньшей степени проникнут антиаристократической тенденцией. По мере того, как благосостояние и образование распространялись и в низших слоях общества, все громче раздавались голоса, требовавшие реформ. Эта оппозиция была тем опаснее, что знать теперь все более теряла свое прежнее превосходство в военном отношении. Тогда как в гомеровское время участь сражений решалась почти исключительно передними рядами тяжеловооруженных, в сравнении с которыми масса легковооруженного и плохо дисциплинированного народа не имела почти никакого значения,— теперь успехи металлургии дали возможность и среднему классу приобретать себе металлическое вооружение. Это произвело совершенный переворот в тактике; с тех пор, как греческие государства получили возможность выставлять сотни и тысячи закованных в металл воинов, способ сражения врассыпную, употреблявшийся в героическое время, был оставлен, и тяжеловооруженные шли на врага сомкнутыми фалангами, которые действовали всею тяжестью своей массы. Против этой железной стены боевая колесница оказывалась бесполезной; она вышла из употребления, и ею пользовались еще только для состязаний. Место воинов, сражавшихся на колесницах, заняла теперь конница, которою, однако, на гористом греческом полуострове можно было пользоваться только в очень ограниченных размерах, вследствие чего она в древнейшее время

264

имела значение только в Фессалии, Беотии и Эвбее. Таким образом, господствующее влияние в Греции должно было перейти к среднему сословию.
Первое требование, предъявленное правящей аристократии, касалось кодификации господствующего права, шаткость которого составляла в то время самое вопиющее зло во всем государственном строе. Реформа в этой области была тем более необходима, что государство именно в ту эпоху начало отнимать у родов древнее право кровной мести и передавать уголовные преступления публичным судам, а несколько позже — и приводить в исполнение приговоры через посредство собственных должностных лиц. Родственники убитого сохраняли только право и обязанность поддерживать обвинение. Благодаря этой реформе в руках судей сосредоточилась такая страшная власть, что даже в интересах самого господствующего сословия чувствовалась необходимость ограничить судопроизводство точно формулированными законодательными постановлениями. Все более распространявшееся знакомство с письменностью дало возможность собрать в один свод правовые нормы, освященные обычаем или законодательными актами, и таким образом охранить их от искажений и довести до сведения всех.
Греки, как и все вообще индогерманцы, издревле смотрели на право как на божеское постановление и главным назначением богов считали именно охрану правового порядка. Поэтому позднейшие поколения видели в древних законодательствах откровения богов. Критяне приписывали свои законы Миносу, и когда последний из бога был обращен в героя, то думали, что он получил свои законы от Зевса. Лакедемоняне считали свои законы откровением бога света; Тиртей полагал, что они исходят из Дельф, тогда как в представлении позднейшего времени бог превратился в героя Ликур-га ("носителя света"), который получил от Дельфийского оракула только санкцию своего законодательства. Таким же образом и италийские локрийцы верили, что автором их законодательства был Залевк, "ярко блистающий"
Подобные предания показывают нам, что кодификация права в этих областях, насколько она вообще имела место,

265

ограничилась главным образом записыванием господствовавшего обычного права. Но именно тот факт, что мифические законодатели Крита, Спарты и Локр превратились во мнении народа из богов в людей, достаточно характеризует глубокую перемену, которая приблизительно в VII веке произошла в правовых понятиях греков. Положительные законы, господствовавшие в отдельных государствах, были признаны теперь человеческими постановлениями. На место установленного по откровению богов правового порядка (фемис) гомеровского времени является теперь закон (фе-мос, номос) — понятие, еще чуждое эпосу. А постановление человека может быть отменено другим человеческим постановлением. При таком воззрении начертание существовавших законов оказалось в значительной степени реформою этих самых законов, о виновниках которой долго сохранялась память в потомстве.
К древнейшим из этих законодательств принадлежит кодификация аттического права Драконом около конца VII века. За нею, спустя несколько десятков лет, последовала обширная законодательная реформа Солона (594 г.). Еще к VII веку, до начала господства Кипселидов и, следовательно, может быть, также до Дракона, относится законодательство Фейдона в Коринфе. Филолай, по преданию, также коринфянин, стал законодателем беотийских Фив. Около того же времени Харонд дал законы Катане, в Сицилии; это законодательство было введено и в остальных халкидских колониях запада и, измененное соответственно требованиям времени, даже еще в Фуриях, основанных в 445 г. Сиракузский законодатель Диокл также, вероятно, жил в этом периоде. Около середины VI века Питтак преобразовал законы Мити-лены. То же самое происходило, вероятно, во всем греческом мире, поскольку он вообще принимал участие в духовной жизни того времени.
Древнее право обращало внимание только на внешний состав наказуемого деяния; теперь стали принимать в расчет и внутреннюю сторону преступления. Уже законы Дракона делали различие между убийством умышленным и непреднамеренным; тогда как искуплением за первое должна была

266

служить кровь виновного, — непреднамеренного убийцу постигало только изгнание, из которого он мог вернуться, если ему удавалось умилостивить родственников убитого. К телесным повреждениям применялся принцип возмездия: кто выколол у другого глаз, — постановлял Харонд — тот должен сам лишиться глаза. За кражу Дракон установил смертную казнь безотносительно к ценности вещи. Позже Солон ввел различие между крупной и мелкой кражей; для первой оставлено было наказание смертью, вторая каралась денежным штрафом в двойном, а в известных случаях — даже в удесятеренном размере стоимости украденной вещи. Вообще законодательства этого времени признают, наряду со смертной казнью и телесным изуродованием или наказанием, только денежные пени или, для неграждан продажу в рабство, а для граждан, кроме того, атимию, т.е. лишение гражданских прав, которое применялось, например, в том случае, когда виновный не был в состоянии уплатить денежный штраф. Тюрьма служила только для предварительного заключения или для заключения за долги. Наконец, существенное влияние на высоту наказания имело то, совершено ли преступление против гражданина или против негражданина; в последнем случае приговор был гораздо мягче.
В то же время, соответственно более сложным экономическим отношениям эпохи, было выработано и обязательственное право. Наказания отличались ужасающей строгостью: несостоятельный должник вместе со своим семейством становился рабом кредитора. Исполнение приговора было, однако, еще и теперь совершенно частным делом; истец должен был, например, сам вознаграждать себя посредством захвата части имущества своего противника. Постоянно возраставшее ослабление родовой связи повело, далее, к тому, что распоряжение остающимся наследством было предоставлено последней воле умирающего, как это в Афинах впервые было постановлено Солоном. В тех государствах, где крестьянские наделы были неделимы и неотчуждаемы, как например, в Спарте, свобода завещания естественно ограничивалась движимым имуществом и землею, не входившею в состав надела.

267

Главным доказательством в судебном процессе, если не было письменных документов, являлась клятва, причем во многих государствах до позднего времени сохранился обычай привлекать соприсяжников. Божьи суды, например, испытание огнем, рано вышли из употребления. У рабов дозволялось вынуждать показания посредством пытки, которая к свободным применялась только в исключительных случаях; граждане, по крайней мере в Афинах, были освобождены от нее народным постановлением, изданным, вероятно, вскоре после изгнания тиранов, в конце VI века.
Греки никогда не научились ясно различать право от конституции. Поэтому законодательства повсюду вторгались в область государственного управления; люди стремились организовать и государство на рациональных началах. И так как реформы вызывались преимущественно раздражением народных масс против их благородных притеснителей, то законодательства вели обыкновенно к ограничению преимуществ аристократии. Привилегии по рождению теперь заменяются привилегиями по имущественному положению, и именно по поземельному владению, соответственно второстепенной роли, какую в VII веке еще играли торговля и промышленность по сравнению с сельским хозяйством. На этом принципе зиждилось ликурговское государственное устройство Спарты; полноправным гражданином был лишь тот, кто имел столько земли, что мог, сам не обрабатывая ее, жить с семейством на приносимый ею доход. В Халкиде и Эретрии на о. Эвбея, а также во многих малоазиатских городах, как Кима (Кумы), Колофон, Магнесия на Меандре, активным правом гражданства пользовались все те, кто был в состоянии держать боевого коня. В Афинах Солон ввел сложную систему имущественных классов, по которым определялись гражданские права1 В Самосе и Сиракузах гра-

1 По "Афинской политии" Аристотеля, гл. 4, эти классы существовали уже во время Дракона. Однако все учреждения, которые приписываются в этой главе Дракону, принадлежат гораздо более позднему периоду. Это, так называемое "драконово законодательство" — не что иное, как идеальная конституция афинских олигархов конца V века, которую какой-нибудь политический писатель, ради вящей рекомендации ее, выдал за творение древнего законодателя, точно так же, как Солону и Ликургу приписывали всевозможные учреждения, к которым они были совершенно непричастны. Что автор или, если угодно, интерполятор "Афинской политии" был введен в заблуждение подделкой, это совершенно понятно, как понятно и то, что некоторые новейшие авторы следуют его примеру. Если принять во внимание, как мало точных сведений ученые V и IV веков имели даже о Солоне, то вряд ли кто-нибудь станет оспаривать, что досолоновское устройство Афин мы можем узнать не иначе, как путем обратных заключений.

268

жданским полноправием также пользовались только землевладельцы, и аналогичный режим господствовал, вероятно, во всем греческом мире, исключая те государства, где, как, например, в Фессалии, еще держалось аристократическое устройство. Вообще же в руках знатных родов оставалось, в виде единственной привилегии, отправление известных жреческих обязанностей, с незапамятных времен переходившее в них от отца к сыну, право, которое законодательство не решалось поколебать из соображений религиозного свойства.
Как бы велико ни было принципиальное значение этих реформ, на практике они мало изменили существовавший порядок вещей, так как почти вся земля принадлежала аристократическим фамилиям, которые, таким образом, по-прежнему сохраняли руководящее влияние на управление государством. Тем важнее были последствия реформ. Преграды, делившие до тех пор граждан на два совершенно обособленных лагеря, теперь рушились. И самому бедному дана была законом возможность получить все гражданские права, как только он, благодаря прилежанию или счастью, достигал известного благосостояния; с другой стороны, благородный, промотав свое имение, должен был выступать из привилегированного класса. А при блестящем развитии, какого достигли в Греции торговля и промышленность в течение VI века, уничтожение преимуществ землевладения сравнительно с движимостью было только вопросом времени. Поговорка, гласящая, что деньги делают человека, возникла в это время, и она характерна для направления общественной мысли.
Такая реформа, конечно, не могла быть проведена мир-

269

ным путем. Привилегированные сословия отказываются от своих преимуществ не иначе как по принуждению; действительно, вслед за падением монархии в Греции наступило время революций. Внешний толчок к перевороту давали обыкновенно раздоры в среде самого господствующего класса, которые были тем более неизбежны, чем теснее была связь между членами каждого аристократического рода в отдельности. Более слабая партия искала помощи у народа, честолюбивые аристократы становились во главе недовольных масс и вели их против своих собственных товарищей по сословию; и хотя эта борьба с существующим строем часто бывала безуспешна, но ее снова возобновляли до тех пор, пока, наконец, достигали цели. Тогда начинались казни, изгнания, конфискация имуществ, отмена долгов, новое разделение земельной собственности; но и знать — там, где она одерживала верх, — не оставалась в долгу перед своими противниками, и нередко даже святость храма не спасала приверженцев побежденной партии от мести победителей. Однако, при политической незрелости масс, падение аристократии вело вначале не к созданию свободных конституций, а к восстановлению строя царской эпохи; победоносный демос предоставлял своим вождям высшую власть, которая, казалось, одна только могла помешать возвращению ненавистного господства аристократии.
Но отжившие учреждения не воскресают снова, и это новое царство было совершенно не похоже на прежнюю монархию героического времени. Это очень хорошо чувствовали и сами новые правители, не решавшиеся принимать имя царя; современники называют их "монархами" или "тиранами"; последнее слово тогда еще не имело того ненавистного смысла, какой оно получило у нас. Вообще тираны вели себя совершенно как представители народа, и, например, никто из них не чеканил монет с собственным именем. Формы республиканского устройства по возможности сохранялись, и правители заботились только о том, чтобы наиболее влиятельные должности всегда замещались их родственниками или приверженцами. Разумеется, и положению самого "тирана" в государстве придавалась какая-нибудь

270

законная форма: обыкновенно ему вручали высшую военную власть — либо на всю жизнь, либо на известное число лет, по истечении которых полномочие возобновлялось. На основании этой компетенции большинство тиранов содержало отряды наемников для охраны кремля и других укрепленных мест. Одним этим, конечно, нельзя было надолго удержать власть в своих руках; поэтому тираны усердно стараются сохранить расположение возвысившего их народа образцовым управлением, сооружением великолепных общественных построек, устройством блестящих празднеств и, по возможности, славными внешними предприятиями. Такая деятельность требовала значительных денежных средств, вследствие чего теперь — впервые в греческой истории — введено было правильное прямое обложение.
Не может быть сомнения в том, что тирания дала могущественный толчок как экономическому, так и духовному развитию Греции. Она освободила народные массы от векового гнета, сломила старые сословные предрассудки, впервые фактически установила равенство перед законом между знатными и незнатными. Государство в первый раз сознало свою обязанность заботиться не только о защите граждан, но и об их материальном благосостоянии, путем покровительства торговле, сельскому хозяйству и промышленности, устройства дорог, каналов и водопроводов. Коринф и Самос достигли блестящего положения при Периандре и Поликрате; Писистрат и Гелон положили основание позднейшему величию Афин и Сиракуз. Художники и поэты были желанными гостями при дворах тиранов и находили для себя выгодные занятия, первые — при постройках, вторые — на музыкальных представлениях во время больших празднеств. Сами правители с живым участием следили за всеми духовными стремлениями своего времени, а Периандр и Питтак даже попали в число "семи мудрецов"
Но несмотря на этот блеск и на все великие заслуги тиранов, их господство в Греции не могло быть продолжительно. Подчинение воле одного человека, хотя бы и прикрытое подобием республиканских форм, сделалось, наконец, одинаково невыносимым для всех слоев населения. Та

271

глубокая ненависть к монархическому правлению, которою отличаются греки классического периода, представляет большею частью последствие тирании. Нужно было обладать очень выдающимися политическими дарованиями, чтобы при этих условиях отстоять свое единовластие; а что такие дарования только редко передаются по наследству сыновьям, это было известно уже древнему Гомеру. Таким образом, тирания обыкновенно лишь на короткое время переживала своего основателя. Только в немногих случаях она удержалась в течение нескольких поколений, — дольше всего в Сикионе, где в продолжение целого столетия (приблизительно 660—560 гг.) власть оставалась в руках фамилии Ортагора.
Гнет тиранического правления сильнее всего давал себя чувствовать аристократии, и она-то больше всего и способствовала его свержению. Однако восстановление прежнего господства знати было при современных условиях немыслимо. Можно было, конечно, изгнать тиранов, но нельзя было уничтожить тех глубоких следов, которые оставило их правление. Так, сверженное некогда Кипселом господство Бак-хиадов в Коринфе не было восстановлено, а заменено умеренной олигархией; в Афинах после падения Писи-стратидов законы Солона были изменены в демократическом духе. Только в тех государствах, которые не прошли через стадию тирании, как Фессалия, Беотия, Элида, древнее аристократическое устройство удержалось до Персидских войн, а отчасти еще дольше.
Движение, изображенное здесь в своих общих чертах, началось приблизительно около середины VII века. Оно ограничилось только теми частями греческого мира, которые в экономическом и духовном отношении достигли наибольшего развития, следовательно, колониями на западе Малой Азии, Сицилией, а в метрополии Аттикой, Эвбеей и городами при Истме. За исключением этих мест, тирания до IV столетия не привилась нигде на греческом полуострове; точно так же мы до Персидских войн не встречаем тиранов в колониях по северному побережью Эгейского моря и на Черном море, что, впрочем, объясняется, может быть, только

272

скудостью дошедших до нас известий. На Крите возникновению тирании мешала военная организация граждан и обособленное положение острова; а там, где удержалась древняя монархия, тирания вообще не могла возникнуть.
Древнейшими тиранами Милета были, по преданию, Фоант и Дамасенор, которые, впрочем, скоро были свергнуты знатью; за ними последовал, около начала VI века, Фра-сибул, который защитил город против Алиатта Лидийского и после продолжительной борьбы добился почетного мира (см. выше, с.255). Несколько больше мы знаем о внутренней борьбе в Митилене около середины VI столетия, благодаря песням Алкея, который сам принимал деятельное участие в этом движении. Попытки Меланхра и Мирсила добиться единовластия увенчались только временным успехом; наконец, утомленный внутренними смутами демос вручил диктатуру, или, как выражались враги, тиранию, человеку замечательного ума, Питтаку, который восстановил порядок и затем сложил с себя свое звание. Что касается тиранов большинства остальных городов малоазиатского побережья, то мы знаем только их имена, а большею частью не знаем и этого. В несколько более ясных очертаниях вырисовывается из тумана только личность Поликрата. Около 540 г. он сверг господство земельной аристократии на Самосе и скоро сделался, благодаря своему флоту, страшилищем Эгейского моря, на котором он занимался морским разбоем в самых широких размерах. Тщетно пытались милетцы и союзные с ними лесбосцы положить конец его грабежам; так же безуспешно окончился поход против Самоса, предпринятый спартанцами и коринфянами. Поликрат вышел победителем из всех войн, и многие из соседних островов и приморских городов должны были подчиниться его господству. С египетским царем Амасисом он поддерживал дружеские отношения, что, впрочем, не помешало ему послать свое войско на помощь персидскому царю для покорения Нильской долины. Награбленные сокровища он употреблял на великолепные постройки, которые еще долго потом составляли украшение Самоса; при его дворе жили поэты Ивбик и Анакреонт. Наконец, возрастающее могущество Поликрата начало беспо-

273

коить и персов, хотя он признал верховную власть великого царя и, без сомнения, платил также дань. Орет, сатрап Сард, хитростью заманил его в Магнесию на Меандре, где велел умертвить его и труп распять на кресте. После этого личный секретарь Поликрата, Меандрий, провозгласил себя тираном в Самосе и удержал в своих руках власть до тех пор, пока Силосонт, брат Поликрата, изгнанный последним из отечества, не вернулся с персидскою помощью на остров. Вообще персы старались доставлять власть в греческих городах Малой Азии тиранам, потому что последние, будучи связаны с государством собственными интересами, служили лучшею порукою верности городов. Благодаря этому под конец
VI века тирания была господствующей формой правления в азиатской Греции.
На другом конце греческого мира, в Сицилии, первым тираном был, по преданию, Панетий; приблизительно в 600 г. он сверг господство земельной аристократии в Леоц-тинах. Большее значение приобрел около 560 г. в Акраганте энергичный Фаларис, который покорением соседних сицилийских общин положил основание величию своего города. Предание рисует его типом жестокого тирана; и действительно, только благодаря своей неутомимой энергии он мог держаться против происков своих врагов, которыми он в конце концов и был побежден после шестнадцатилетнего правления. Но с его падением Акрагант только переменил правителя; монархия удержалась или, по крайней мере, вскоре была восстановлена. В большинстве остальных городов греческого запада тирания установилась только под конец VI века, как это будет видно из дальнейшего изложения.
В греческой метрополии, по преданию, около середины
VII века Ортагор провозгласил себя тираном своего родного города Сикиона, и его династия удержала власть до середины следующего столетия. При Клисфене (приблизительно 590 — 560 гг.) эта тирания достигла наибольшего блеска. Сикион принимал участие в "священной войне" против Крисы (выше, с.246) и в победоносных войнах с могущественным Аргосом отстоял свою независимость. По преданию, руки Клисфеновой дочери Агаристы искали юноши из луч-

274

ших фамилий всей Греции; отец выдал ее за афинянина Ме-гакла из дома Алкмеонидов (около 570 г.). Родившийся от этого брака сын, названный по имени деда с материнской стороны Клисфеном, положил основание аттической демократии после падения тирании сыновей Писистрата. Со смертью Клисфена мужская линия династии Ортагора, по-видимому, угасла, и в Сикионе было восстановлено республиканское устройство.
Несколько позднее, чем в Сикионе, господство аристократии было низвергнуто в соседнем Коринфе Кипселом, которому затем наследовал его сын Периандр. С воцарением последнего началась для Коринфа пора расцвета. Положено было основание целому ряду цветущих колоний, как Анак-торион, Левкада, Амбракия, Аполлония, Эпидамн — на Ионическом и Адриатическом морях, Потидея на халкидон-ском полуострове. Далее Периандр покорил могущественную Керкиру, основанную около середины VIII века выходцами из Коринфа и успевшую с тех пор сделаться соперницей метрополии в торговле с западом. Во главе отдельных городов поставлены были члены царствующего дома: в Ам-бракии сын Кипсела Горг, в Керкире сын Периандра Ликоф-рон. Таким образом, впервые в греческой истории основано было обширное колониальное государство. Соседний Эпи-давр также должен был признать господство Коринфа. Последний стал теперь, бесспорно, самой значительной морской державой Греции и одним из первых греческих государств вообще; война между Халкидой и Эретрией за обладание Лелантским полем, которая подорвала могущество эв-бейских городов и в которой Периандр принимал деятельное участие (выше, с.252), упрочила положение Коринфа. При таких условиях коринфская торговля быстро достигла значительного развития, и, по-видимому, именно Периандр отчеканил в Коринфе первые монеты. О процветании художественной промышленности свидетельствуют сохранившиеся во множестве коринфские вазы и металлические изделия этого времени и знаменитый "ящик Кипсела", который, кажется, был посвящен Периандром Гере в Олимпии (выше, с.236). Игры в честь истмийского Посейдона также, ве-

275

роятно, обязаны Периандру если не учреждением, то во всяком случае возведением их на степень панэллинского национального празднества (выше, с. 152). Периандр покровительствовал также музыке и поэзии; при его дворе жил и работал сочинитель дифирамбов Арион.
Но после смерти Периандра тирания держалась в Коринфе лишь короткое время. Его племянник Псамметих, наследовавший ему в правлении, уже через несколько лет был убит, и затем введена была умеренная олигархия (выше, с.271), которая с небольшими перерывами удержалась до македонского периода. В колониях также были теперь низвергнуты потомки Кипсела; Керкира и Эпидавр вернули себе независимость. Могущество Коринфа было глубоко потрясено, и одно время город, кажется, принужден был даже признавать верховное владычество аргосско^о царя Фейдо-на. Правда, после смерти Фейдона Коринф вернул себе свободу, и Потидея и колонии на этолийско-акарнанском побережье вверх до Амбракии остались верны метрополии; но Керкира отстояла свою самостоятельность, и скоро Коринф был вынужден броситься в объятия Спарты (выше, с.250).
Приблизительно около того времени, когда Кипсел достиг власти в Коринфе, в соседней Мегаре провозгласил себя тираном Феаген. Он завоевал Саламин или, по крайней мере, отстоял этот остров против притязаний Афин; далее, он возвел большие общественные постройки. В конце концов он был свергнут народом, после чего, по преданию, наступило время господства черни, продолжавшееся до тех пор, пока и здесь, как в Коринфе, не был введен олигархический образ правления.
Феаген выдал свою дочь за молодого афинского аристократа Килона, который прославился победою на Олимпийских играх (по преданию, в 640 г.). Килон задумал последовать примеру тестя и стать повелителем своего родного города. Ему действительно удалось с толпой своих приверженцев занять Акрополь; но народного восстания, на которое он надеялся, не произошло. Архонты, с Алкмеонидом Мегаклом во главе, оцепили Акрополь, в котором скоро наступил голод. Сам Килон спасся бегством, а его привержен-

276

цы, искавшие спасения у алтаря Афины, были убиты по приказанию архонтов. Впоследствии Алкмеониды тяжко поплатились за это преступление.
Может быть, именно эти события побудили правящий класс эвпатридов сделать уступку требованиям демоса в виде законодательства Дракона (выше, с.265). При постоянно возраставшей нужде народных масс эта уступка могла помочь, конечно, только на короткое время. В среде самих эвпатридов существовала партия, которая настаивала на коренной реформе как на единственном средстве для предупреждения революции. Во главе этой партии стоял Солон, самый выдающийся в умственном отношении афинянин того времени, принадлежавший к древней, хотя и не очень богатой фамилии. Будучи талантливым поэтом, он старался влиять на общественное мнение в духе реформы при помощи своих элегий — единственный вид публицистической деятельности, который был в то время возможен. Наконец цель была достигнута; в 594 г. Солон, в качестве первого архонта, стал во главе государства с неограниченным полномочием на реформу существующего порядка.
На первом плане стояло исцеление социальных зол, от которых страдала Аттика. Но тут могли помочь только очень радикальные мероприятия. Последовала всеобщая отмена долгов, и Солон по праву мог хвалиться тем, что освободил свою страну от бремени залоговых камней, которые возвышались повсюду на полях крестьян. Далее, была дана свобода всем, кто за долги попал в рабство, и на будущее время отнято у кредитора право на личность должника. Но новому разделу земельной собственности, которого требовали его единомышленники, Солон решительно воспротивился.
Когда, таким образом, самая неотложная часть работы была сделана, Солон приступил к кодификации частного права, между тем как для уголовного права остались в силе законы Дракона. В гражданском процессе введена была апелляция на приговор должностных лиц к собранию присяжных — гелиэя, которые выбирались по жребию из всех граждан старше 30 лет; этим устранялась самая вопиющая несправедливость старого суда. Что касается уголовного су-

277

допроизводства, то самая существенная часть его — суд за умышленное убийство — был отнят у эфетов и возложен на особую корпорацию, к которой пожизненно принадлежали все архонты, безупречно исполнившие свою должность; рядом с ними заседали здесь с правом голоса и состоявшие в данное время на службе архонты. Новое судилище собиралось, как некогда эфеты, на холме Ареса, на освященном древностью месте у подножия Акрополя, и получило поэтому название "совет Ареопага"
Государственное устройство также было изменено сообразно воззрениям времени. Родовой ценз был заменен имущественным. Для этой цели все граждане были разделены на четыре класса по величине имущества. К первому классу (пентакосиомедимнов) принадлежали все те, которые получали со своих земель ежегодного дохода не менее 500 мер хлеба или масла и вина; только они могли быть избираемы на высшие государственные должности. Второй класс (триакосиомедимнов, или всадников) обнимал граждан, получавших от 300 до 500 мер; третий класс (зевгитов) — землевладельцев с годовым доходом от 200 до 300 мер. Для граждан этих двух классов был открыт доступ к низшим государственным должностям. Беднейшим гражданам — фетам, которые не были в состоянии содержать запряжку волов и должны были жить всецело или отчасти трудами своих рук, равно как и всем, владевшим исключительно движимою собственностью, было предоставлено только участие в Народном собрании без пассивного избирательного права. Для целей управления все государство было разделено на 48 округов — навкрарий — по 12 в каждой из четырех фил, на которые распадались все граждане. Каждый из этих округов должен был в случае войны снаряжать корабль, а на их начальников, навкраров, возложено было собирание прямых имущественных налогов, к которым прибегали в случае чрезвычайной надобности. В остальном организация государственных должностей не подверглась существенным изменениям. Высшей инстанцией для решения всяких политических и административных споров сделан был Ареопаг,

278

который, таким образом, стал важнейшим учреждением в государстве.
Солон имел полную возможность удержать в своих руках власть, которую ему вручили для проведения реформ, и сделаться афинским тираном. Он не захотел воспользоваться своим положением; но этим он только замедлил, а не остановил течение обстоятельств, толкавшее и Афины в объятия тирании, потому что созданный им государственный строй, как это обыкновенно бывает при компромиссах, не удовлетворил собственно никого, кроме самого законодателя. Важнейший недостаток этой конституции состоял в том, что она принимала в расчет только поземельную собственность и тем совершенно устраняла класс ремесленников, демиургов, от участия в государственном управлении, несмотря на то, что этот класс приобрел уже огромное значение в экономической жизни страны и что это значение с каждым днем возрастало. Брожение внутри государства возобновилось. Уже в 590 г. не состоялись выборы архонтов, что повторилось и четыре года спустя; вскоре после этого архонт Дамасий сделал попытку удержать власть дольше законного срока, т.е. низвергнуть конституцию и провозгласить себя тираном. Однако его попытка не удалась: после двухлетнего господства (582 — 580 гг.) Дамасий был свергнут и Афины снова вернулись к сословному строю, с той только разницей, что теперь доступ к государственным должностям был открыт и мелким землевладельцам и демиургам. Были выбраны десять архонтов — пятеро из эвпатридов, трое из крестьян, остальные два из демиургов; но эта реформа держалась лишь очень короткое время. Революция продолжалась, поддерживаемая главным образом раздорами среди самой аристократии. Одна из могущественнейших фамилий, Алкмеониды, отделилась от большинства знати и стала во главе недовольных народных масс. Главную поддержку они нашли в жителях прибрежной части Аттики по ту сторону Гиметта, так называемой Паралии; отсюда и название партии "Паралии" Противную партию составляли богатые землевладельцы Афинской равнины со своими приверженцами, так называемые Педиеи.

279

Исход этой борьбы решил Писистрат, происходивший из очень знатной семьи, которая вела свой род от Нестора. Но еще более, чем своему знатному происхождению, он был обязан собственным военным успехам. Ему удалось отнять у мегарцев остров Саламин, на который Афины издавна заявляли притязания, и даже завоевать Нисею, гавань Мегар, которая, впрочем, была возвращена после заключения мира. Эти успехи доставили ему широкую популярность, и в особенности мелкое крестьянское население так называемой Диакрии, противолежащей Эвбее части Аттики, было предано ему душой и телом. Общий интерес сблизил его с Алкме-онидами; глава этого рода Мегакл отдал за него свою дочь, и соединенными силами им удалось отнять у педиеев управление государством. Для охраны его личности от покушений противников Писистрату было разрешено постановлением Народного собрания набрать отряд телохранителей; тогда он сбросил маску, завладел Акрополем и стал, таким образом, владыкой Афин, тираном (около 560 г.). Это, конечно, не входило в расчеты Мегакла; он примирился теперь со своими старыми противниками, педиеями — тем более что брак его дочери с Писистратом остался бездетным. Против этой коалиции тиран не мог устоять. Он удалился в изгнание, сначала на фракийское побережье, затем в Эретрию; его имения в Аттике были конфискованы, и свобода, казалось, была еще раз спасена.
Однако Писистрат и теперь не отказался от своих планов. Во многих частях Эллады у него были могущественные друзья, которые доставляли ему обильные денежные средства для вербовки наемников. После десятилетних приготовлений он высадился в Марафонской бухте, на берегу преданной ему Диакрии. Здесь в его лагерь стали стекаться со всех сторон его единомышленники; скоро он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы двинуться на Афины. У храма Афины в Паллене, близ северного склона Гиметта, он встретил войско афинской знати; оно потерпело полное поражение, и победитель беспрепятственно вступил в столицу. Вожди противной партии, преимущественно Алкмеониды, удалились в изгнание.

280

Писистрат оставил в силе конституцию Солона и заботился только о том, чтобы выборы падали, по возможности, на его родственников и приверженцев; начальство над военными силами он, разумеется, оставил за собою, а в Акрополе держал гарнизон из своих наемников. Он усердно поощрял земледелие, устраивал дороги и водопроводы, украсил город великолепными постройками, как, например, храмами Афины Паллады на Акрополе и Зевса Олимпийского у Илиса. Главные два празднества позднейших Афин, Большие Пана-финеи и Большие Дионисии, были учреждены Писистратом. Тогда в первый раз начали ставить на сцене трагедии, и первые поэты и композиторы того времени, как Симонид, Анакреонт, Ласос из Гермионы, были с почетом приняты при дворе афинского тирана. Орфический пророк Ономак-рит также находился в дружеских отношениях с сыном Пи-систрата Гиппархом.
Но самую блестящую сторону правления Писистрата составляла его внешняя политика. Он доставил Афинам влияние на Делосский храм Аполлона, сделавшийся в течение VII века общею племенной святыней ионийцев по обе стороны Эгейского моря; правителем Наксоса, самого большого из Кикладских островов, он сделал своего друга Ли-гдамиса. Далее, Писистрат обратил свои взоры на Геллеспонт, важнейшую торговую дорогу греческого мира, обладание которою все более становилось жизненным вопросом для Афин. Он занял здесь город Сигейон при устье Скаман-дра и отстоял его в многолетней войне против Митилены. Около того же времени афинянин Мильтиад из старинного аристократического дома Филаидов основал себе княжество во фракийском Херсонесе, на противолежащем Сигейону европейском берегу Геллеспонта. Очевидно, что это предприятие могло удаться только при содействии Писистрата; если на родине Мильтиад был его политическим противником, то в Херсонесе его собственные интересы заставили его примкнуть к афинскому тирану. Писистрат уже во время своего изгнания укрепился на южном берегу Фракии, у нижнего течения Стримона, где позже был основан Амфиполь; он удержал эти владения и по возвращении в Афины и из

281

рудников Пангея извлекал часть финансовых средств, нужных для его предприятий. Таким образом, Писистрат повсюду наметил направление позднейшей колониальной политики Афин и положил первое основание морскому могуществу своего города.
Но несмотря на весь этот блеск, афиняне не могли забыть, что расцвет их города куплен ценою свободы; правда, у них был хороший господин, но все же это был господин. Впрочем, пока Писистрат был жив, не обнаруживалось никакой оппозиции: только когда умер старый правитель (по преданию, в 527 г.) и власть перешла к его сыновьям Гип-пию и Гиппарху, началось революционное движение. Во время Больших Панафиней летом 514 г. Гиппарх пал жертвой заговора; но Гиппий спасся от кинжала убийц, и ближайшим последствием неудачного покушения было только то, что тирания сделалась еще более тягостной. Однако народ сохранил благодарное воспоминание об этом подвиге, и когда спустя несколько лет Афины освободились от тирании, — тираноубийцам Гармодию и Аристогитону были воздвигнуты на площади медные статуи и их потомки удостоены высшей почести, какую только могло оказать государство гражданину, — именно пожизненного участия в обедах в Пританее. И долго еще в Афинах на праздничных пиршествах раздавалась песнь свободы: "Я хочу нести меч в миртовом венке, как Гармодий и Аристогитон, когда от их руки пал тиран и они завоевали для афинского народа свободу и право"
Теперь начали действовать и аттические эмигранты; отряд изгнанных эвпатридов завладел Лейпсидрионом, укрепленным пунктом у южного склона Парнета. Но народ остался спокойным, Лейпсидрион пал, и много доблестных людей погибло за свободу. Однако Алкмеониды не были обескуражены этой неудачей; не будучи в состоянии собственными силами свергнуть тиранию, они стали искать помощи на стороне. Даже в изгнании они располагали значительными денежными средствами, которые дали им возможность, после пожара Дельфийского храма, взять на себя возобновление его и при этом сделать больше, чем они были обязаны

282

по контракту. Этим они привлекли на свою сторону дельфийских жрецов и вообще Амфиктионию, и оракул употребил теперь все свое влияние, чтобы побудить Спарту к вмешательству в дела Аттики. Но и собственные интересы Спарты побуждали ее стремиться к тому, чтобы подчинить могущественные Афины своему влиянию, — тем более что Писистратиды находились в дружественных отношениях с Аргосом. Поэтому спартанцы послали войско против Гип-пия; но на помощь последнему подоспела фессалийская конница, и благодаря этому подкреплению ему удалось разбить наголову высадившихся при Фалере спартанцев в прогнать их обратно к их кораблям. Спарта принуждена была напрячь все свои силы. Царь Клеомент повел пелопоннесское союзное войско через Истм, одержал победу над фесса-лийскими всадниками и вступил в Афины, где запер Гиппия в Акрополе. Спустя несколько дней тиран капитулировал под условием свободного отступления; он удалился в свое геллеспонтское владение Сигейон, где правил с тех пор в качестве персидского вассала. Афины были свободны (510 г.).
До сих пор аттическую аристократию объединял гнет тирании; теперь опять стали возобновляться старые раздоры. Главная заслуга в свержении тирана принадлежала Алкмео-нидам, к которым поэтому и перешло вначале управление государством. Во главе этого рода стоял в то время Клисфен, сын того самого Мегакла, который был сначала союзником, а потом смертельным врагом Писистрата и умер в изгнании. Это был очень даровитый государственный человек, похожий на своего деда по матери, сикионского тирана, имя которого он носил (выше, с.273). Народная политика была традицией в его фамилии; теперь же она была особенно необходима ввиду того, что Писистратиды все еще обладали в Афинах сильной партией. Поэтому Клисфен приступил к реформе государственного устройства в демократическом духе как к единственному средству предотвратить восстановление тирании, и в то же время упрочить свою собственную власть против происков многочисленных знатных родов, которые, ничему не научившись и ничего не забыв,

283

стремились к восстановлению аристократического строя.
Итак, прежде всего Клисфен должен был сломить ту организацию, на которой до сих пор главным образом основывалось влияние этих родов. С этою целью он ввел в Аттике новое политическое деление. Прежние родовые филы, существовавшие с незапамятных времен, были уничтожены, их заменили десять новых, местных фил, причем каждый гражданин был причислен к той филе, в области которой он жил в момент преобразования. Таким образом, большие знатные роды, из которых каждый раньше принадлежал целиком к одной какой-нибудь филе, теперь должны были раздробиться, и в высшей степени затруднялась совместная деятельность их членов. И действительно, цель оказалась вполне достигнутой: уже в ближайшем поколении роды, как таковые, теряют всякое политическое значение, между тем как до этого времени именно они составляли главный фактор в партийной жизни Аттики. В то же время было принято в число граждан множество иностранцев, живших оседло в Афинах (метеки), и даже вольноотпущенных рабов, что, конечно, содействовало усилению демократического элемента.
Новые филы были названы по именам наиболее знаменитых отечественных героев: Эрехтея, Эгея, Кекропа, Эанта и других. Каждая фила в свою очередь распадалась на несколько общин — демов, из которых каждая состояла из одной деревни или местечка Аттики; только столица и второй после нее по величине город страны, Браврон, были разделены на несколько демов, очевидно, с целью предотвратить возможность образования из них государств в государстве. С этой же целью в одной и той же филе соединены были демы из различных частей Аттики; так, например, Элевсин, Пирей и Азения у Суния принадлежали к филе Гиппотонтида, Марафон и Фалер к филе Эантида; Афины и их ближайшие окрестности были разделены между всеми 10 филами. Этим была предотвращена опасность, чтобы новая организация не послужила оплотом для партикуляристических стремлений, которые так резко обнаружились еще в начале эпохи Писистратидов.
Для верховного руководства государственными делами

284

и для подготовления вносимых в Народное собрание проектов был учрежден Совет из 500 членов, по 50 от каждой из 10 фил, причем каждому дему предоставлялось соответствующее его величине количество мест в Совете. Это, кажется, первый пример пропорционального населению представительства, который мы находим в истории. Далее, чтобы сделать невозможным всякое влияние знатных родов на состав Совета, его члены избирались посредством жребия из числа граждан, искавших этой должности; а большое число членов служило ручательством за то, что господствующее в данный момент среди граждан политическое течение найдет себе выражение и в Совете. По числу 10 фил Совет распадался на 10 секций, из которых каждая в продолжение десятой части года имела председательство ("пританию") и беспрерывно находилась в здании Совета для разрешения текущих дел. В течение этого времени члены ее содержались на государственный счет, так что и бедные граждане могли вступать в Совет. Вероятно, была также расширена компетенция народных судов; но мы не имеем об этом никаких точных сведений. Однако право быть избираемыми на высшие государственные должности было и теперь предоставлено только двум высшим податным классам.
Существовавшие учреждения Клисфен в общем оставил в том виде, как он их застал. Таким образом, архонты по-прежнему сохранили свое положение во главе государства. Правда, теперь, после продолжительного периода тирании, их компетенция представляла уже лишь тень того, чем она была при Солоне. Полемарх лишился начальства над войском и в сущности был только правительственным чиновником, хотя по имени он все еще оставался высшим военачальником. Военная власть, находившаяся прежде в руках тиранов, была теперь возложена на новообразованную коллегию десяти стратегов, из которых каждый выбирался своею филой и на войне командовал ее отрядом, между тем как в главном начальстве над всем войском стратеги сменялись каждый день по очереди. Полемарх председательствовал в этой коллегии и занимал в сражении почетное место на правом фланге.

285

Наконец, чтобы устранить всякую возможность восстановления тирании, Клисфен учредил остракизм. Каждой весною народ должен был решать голосованием, представляет ли кто-нибудь из граждан опасность для свободы. Если большинство давало утвердительный ответ, то созывалось второе собрание, в котором всякий афинянин надписывал на табличке — остракон одно имя; для того, чтобы баллотировка считалась действительной, требовалось присутствие 6000 граждан, т.е. почти четверти всего числа тогдашних граждан Аттики. Кто имел против себя большинство голосов, должен был покинуть страну на 10 лет, но сохранял свое имущество и по истечении срока изгнания снова восстанов-лялся в правах гражданства. Это была мера борьбы, продиктованная чувством самосохранения, и только с этой точки зрения ее можно понять и оправдывать. Можно, конечно, сомневаться, достигла ли бы она своей цели, если бы Афинам еще раз серьезно угрожала опасность тирании; но ясно, что эта мера открывала полный простор всякого рода злоупотреблениям. Для вожаков партий, располагавших в Народном собрании большинством голосов, это учреждение представляло отличное средство приличным образом избавиться от неприятных противников; и действительно, почти только с этой целью и прибегали к остракизму.
Ясно, что реформа Клисфена была еще очень далека от того, что спустя пятьдесят лет называли в Греции демократией. Привилегии по имущественному цензу, установленные Солоном, остались в силе и теперь; поэтому впоследствии афинские олигархи ставили себе целью возвращение к конституции Клисфена. Но в свое время эта реформа представляла значительный прогресс и нанесла тяжелый удар консервативной аристократической партии. Последняя не была в состоянии собственными силами бороться с демосом, которым руководил Клисфен, поэтому она прибегла к тому же средству, которое незадолго перед тем употребил Клисфен против Писистратидов, именно обратилась за помощью к Спарте.
Действительно, спартанская олигархия имела полное основание смотреть подозрительно на демократическое раз-

286

витие, которое начало обнаруживаться в только что освобожденной Аттике. Царь Клеомен I еще раз предпринял поход в Афины и без труда добился изгнания Клисфена и его главных приверженцев (508 г.); поводом к этому послужило старое обвинение в святотатстве, тяготевшее над Алкмеонида-ми еще со времени восстания Килона (выше, с.275). Предводитель консервативной аристократии Исагор, в качестве первого архонта, стал во главе правительства. Но когда одержавшая верх партия сделала попытку уничтожить и клисфеновскую конституцию, демос восстал: Клеомен и Исагор были заперты в крепости и уже на третий день вынуждены капитулировать под условием свободного отступления. Теперь вернулись Клисфен и остальные изгнанники. Ясно было, впрочем, что этим успехом достигнуто очень мало. Если бы Спарта взялась теперь за дело серьезно и переправила через Истм сильное войско, то аттической демократии, казалось, грозила неминуемая гибель. В Греции не у кого было искать помощи; напротив, кроме Спарты, Афины вели в это время войну еще со своим сильным соседом на севере, с Беотийским союзом, из-за Платеи, которая, отложившись от Фив, искала и нашла помощь у Афин. Поэтому они обратились к Артафрену, персидскому сатрапу Сард; и когда он в награду за свое содействие потребовал подчинения персидскому царю, афинские послы, не задумываясь долго, согласились на его требование — шаг, которому народ впоследствии отказал в ратификации, когда миновала опасность со стороны Пелопоннеса.
Между тем царь Клеомен собрал войска пелопоннесских союзников и двинулся через границу Аттики до Элев-сина, а беотийцы и халкидцы в то же время напали на Аттику с севера. Но в пелопоннесском лагере не было большого воодушевления к войне, предпринятой для порабощения Афин, и именно сильнейший из союзных городов, Коринф, находившийся тогда в очень хороших отношениях с Афинами, отказался от дальнейшего участия в походе. Затем и второй спартанский царь, Дамарат, которому вместе с Клеоме-ном принадлежало главное начальство над войском, открыто выступил против политики своего товарища по власти. Та-

287

ким образом, армия расстроилась, и Клеомен принужден был вернуться в Спарту без всякого успеха.
Теперь афиняне могли беспрепятственно обратить свое оружие против своих врагов в Средней Греции. На берегу Эврипа беотийцы потерпели полное поражение; еще в тот же самый день победоносное войско перешло на о. Эвбея и одержало решительную победу над халкидцами. Вследствие этого Халкида попала в зависимость от Афин, и часть поместий халкидской знати была отдана в собственность афинским колонистам. Беотийцы же продолжали войну, поддерживаемые Эгиной, флот которой опустошал берега Аттики. Решительного успеха не добилась ни одна из воюющих сторон, и наконец заключен был мир на условиях прежнего владения. Молодая аттическая демократия блистательно доказала свою жизнеспособность.
Свержением Писистратидов закончился период тирании в самой Греции. В малоазиатских городах тираны держались еще только искусственно, благодаря поддержке персов. Правда, в Сицилии тирания именно в это время достигла высшей точки своего развития; но и здесь ей суждено было пасть уже спустя немного десятилетий. Нация уже переросла монархию, борьба между знатью и гражданством была окончена. Но оба эти сословия нашли теперь общего врага в массе безземельных, которые добивались участия в государственной жизни. Однако в ближайшее время всякие внутренние раздоры отступили на задний план ввиду опасности, которая грозила независимости нации с востока.

Подготовлено по изданию:

Белох Ю.
Греческая история: в 2 т. / Юлиус Белох; пер с нем. М.О.Гершензона; Гос. публ. ист. б-ка России.
- 3-е изд. /под ред. и со вступ. ст. Ю.И.Семенова. -М., 2009.

ISBN 978-5-85209-214-4 (т.l)
ISBN 978-5-85209-213-7

© Государственная публичная историческая библиотека России, 2009
© Семенов Ю.И., вступительная статья, редакция, 2009