Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter

Юлиус Белох
ГРЕЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ

Москва, Государственная публичная историческая
библиотека России, 2009.
Оглавление

КАРЛ ЮЛИУС БЕЛОХ И ЕГО "ГРЕЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ". Вступительная статья Ю.Н.Семенова ... 3
О третьем русском издании "Греческой истории" К.Ю.Белоха ... 43

Предисловия переводчика
К первому изданию ... 48
Ко второму изданию ... 49

ТОМ I
КОНЧАЯ СОФИСТИЧЕСКИМ ДВИЖЕНИЕМ И ПЕЛОПОННЕССКОЙ ВОЙНОЙ

ВВЕДЕНИЕ. ПРЕДАНИЕ ... 51

ГЛАВА I
Заселение побережья Эгейского моря ... 76
ГЛАВА II
Культура древнейшей Греции ... 99
ГЛАВА III
Миф и религия ... 118
ГЛАВА IV
Народный эпос ... 145
ГЛАВА V
Традиционная история греческой древности ... 158
ГЛАВА VI
Распространение греков вдоль берегов Средиземного моря ... 174
ГЛАВА VII
Переворот в экономической жизни ... 191
ГЛАВА VIII
Умственное развитие от Гомера до Персидских войн ... 210
ГЛАВА IХ
Начало объединительного движения ... 241
ГЛАВА Х
Господство аристократии и его падение ... 258
ГЛАВА ХI
Освободительные войны ... 288
ГЛАВА ХII
Экономический расцвет после Персидских войн ... 322
ГЛАВА ХIII
Демократия ... 355
ГЛАВА ХIV
Период политического равновесия ... 380
ГЛАВА ХV
Пелопоннесская война ... 411
ГЛАВА ХVI
Расцвет поэзии и искусства ... 447
ГЛАВА ХVII
Основание науки ... 467

ТОМ II
КОНЧАЯ АРИСТОТЕЛЕМ И ЗАВОЕВАНИЕМ АЗИИ

ГЛАВА I
Реакция ... 3
ГЛАВА II
Падение демократии ... 29
ГЛАВА III
Олигархия на греческом Востоке ... 81
ГЛАВА IV
Военная монархия в Сицилии и на Понте ... 107
ГЛАВА V
Коринфская война и Анталкидов мир ... 133
ГЛАВА VI
Возрождеиие демократии ... 159
ГЛАВА VII
Распадение великих держав Эллады ... 198
ГЛАВА VIII
Экономическое развитие со времени Пелопоннесской войны ... 226
ГЛАВА IХ
Литература и искусство ... 247
ГЛАВА Х
Расцвет греческой науки ... 278
ГЛАВА ХI
Общество и его организация ... 304
ГЛАВАXII
Новая северная держава ... 334
ГЛАВА ХIII
Объединение Греции ... 363
ГЛАВА ХIV
Борьба западных эллинов за свободу ... 401
ГЛАВА ХV
Завоевание Азии ... 413

Скачать

413

ГЛАВА XV

Завоевание Азии

Завоевание персидской монархии, о каком мечтал Филипп, казалось в середине IV века сравнительно легким предприятием. Персы уже двести лет властвовали над Азией, но и теперь они были не менее чужды своим подданным, чем в первый день своего господства; они ничего не сделали, чтобы сплотить тот конгломерат народов, который повиновался скипетру персидского царя, в единое государство, и только грубая сила теперь, как и вначале, не давала распасться обширной державе. А сама господствующая народность осталась тем же, чем она была во времена Кира, и под лоском вавилонской полуобразованности, усвоенным к этому времени руководящими классами, старое варварство казалось тем более отвратительным. Особенно отталкивающее впечатление производило оно в области уголовного права; осужденного преступника калечили, или с него сдирали кожу, или его закапывали живым, не говоря уже о других утонченных изобретениях персидских палачей. При этом жизнь и имущество подданных не были ничем обеспечены; все зависело от произвола царя и придворных сановников, в провинциях — от произвола правителей.
Правда, с течением времени персы не могли не убедиться в интеллектуальном и особенно военном превосходстве эллинов. В эпоху Пелопоннесской войны сатрапы приморских провинций начали принимать к себе на службу греческих наемников; поход Кира Младшего и его десяти тысяч наглядно доказал центральному правительству негодность восточной пехоты по сравнению с греческими гоплитами. С тех пор греческие наемники сделались постоянной частью персидской армии, и число их все более возрастало; над этими греческими отрядами приходилось ставить командирами, разумеется, греческих же генералов. Но с остальной армией эти отряды связывались совершенно механическим образом: персидские войска оставались тем же, чем они были раньше, и правительство не делало даже попыток преоб-

414

разовать их по греческому образцу в смысле вооружения или тактической выучки. Притом, греческих офицеров всегда оставляли на второстепенных постах, где воля персидских полководцев, которым они были подчинены, постоянно стесняла свободу их действий; а персидские сановники, которым вручалось высшее начальство над царскими армиями, были почти все без исключения совершенно неспособны к военному делу, обыкновенно завидовали друг другу и еще более греческим офицерам, что очень часто делало невозможными плодотворные совместные действия различных частей армии. Естественным результатом этих условий было то, что персидские армии, несмотря на громадные средства, которыми располагал царь, большею частью или совсем ничего не достигали, или осуществляли намеченный план лишь после несоразмерно долгого времени.
Если при таких условиях держава не распадалась, то этим она была обязана вечному разладу среди эллинов и рабскому духу большинства подвластных ей племен, особенно семитов бассейна Евфрата и Тигра. Только Египет в конце V века нашел в себе силу свергнуть чужеземное иго, и с тех пор в береговых провинциях монархии почти не прекращались восстания против царя. Но так как почти все эти мятежи были делом рук сатрапов, народы же оставались безучастными, то центральное правительство рано или поздно подавляло все возникавшие смуты.
Гораздо большего напряжения требовала борьба с Египтом, где сопротивление против царя черпало силы в национальной идее и характер страны в значительной степени облегчал оборону. Поэтому все усилия, какие были употреблены для покорения Египта в течение долгого царствования Артаксеркса, остались бесплодными; мало того, египтяне даже сами сумели перейти в наступление против Сирии, впрочем, со столь же малым успехом, с каким персы действовали против Египта.
Когда затем царь Артаксеркс III Ох наследовал своему отцу и утвердился на престоле, он возобновил попытки к покорению Нильской долины. Сам царь стал во главе своей армии; но афинянин Диофант и спартанец Ламий так хорошо

415

организовали оборону Египта, что ему пришлось вернуться ни с чем (около 351 г.).
Это поражение тем сильнее поколебало престиж Персии в пограничных с Египтом провинциях, что понес его сам царь. Вследствие этого против персидского владычества восстали финикийские города, и во главе их богатый Сидон со своим царем Тенном. Персидские чиновники были умерщвлены, заготовленные для египетской войны запасы сожжены, царские сады опустошены. Затем финикийцы заключили союз с царем Египта Нектанебом, и он тотчас прислал им вспомогательный отряд из четырех тыс. греческих наемников под начальством родосца Ментора, который после бегства своего шурина Артабаза из Фригии вступил в египетскую службу. Сатрапы Сирии и Киликии, прибывшие, чтобы подавить восстание, были разбиты Ментором и принуждены удалиться из Финикии.
После этого и Кипр примкнул к восстанию. Там Эвагор Саламинский был в 374/373 г. убит, кажется, по наущению своего собственного сына Никокла, который и унаследовал после него престол. Новый государь был, подобно отцу, очень образованным человеком (он поддерживал близкие отношения с Исократом), но вместе с тем жестоким и развратным деспотом. В конце концов и он пал от руки убийцы; престол занял его сын Эвагор, который затем был изгнан другим принцем из царского дома, Пнитагором. Эвагор бежал к персидскому царю, и, может быть, именно это обстоятельство побудило Пнитагора примкнуть к восстанию. Его примеру последовали мелкие государства, и вскоре весь Кипр был охвачен восстанием против персидского владычества.
Так как после отложения Финикии у царя не было собственного флота, то вернуть остров к покорности было поручено Идриею Карийскому. Он отправил к Кипру 40 триер и 8000 греческих наемников под командою афинянина Фо-киона и изгнанного царя саламинского Эвагора; из Сирии и Киликии пришли подкрепления, и мелкие города скоро удалось покорить. Но осада Саламина оставалась безуспешной, и в конце концов царь принужден был признать Пнитагора

416

властелином города. Так окончилось кипрское восстание (350 г.).
После этого сам Артаксеркс III Ох во главе большой армии выступил против Финикии. Благодаря измене своего царя Тенна и предводителя наемников Ментора Сидон был взят; когда неприятель уже ворвался в город и надежды на спасение больше не было, граждане сами подожгли свои дома и большею частью побросались в огонь. Царя Тенна Артаксеркс в награду за измену велел казнить, а Ментора принял в свою службу и вверил ему высокий пост. Страшная кара, постигшая Сидон, заставила остальные города Финикии изъявить покорность (около 345 г.). Таким образом, царь развязал себе руки для нового похода против Египта.
Артаксеркс III еще до падения Сидона обратился к дружественным ему греческим государствам с просьбою о присылке вспомогательных войск; теперь Фивы прислали тысячу, Аргос три тыс. гоплитов, а Афины и Спарта обещали по крайней мере соблюдать нейтралитет. Подкрепленное этими отрядами, персидское войско двинулось в Египет. Страна была отлично укреплена и 100 тыс. человек стояли наготове для обороны, в том числе 20 тыс. греческих наемников; но вместо того, чтобы поручить руководство военными действиями какому-нибудь способному греческому полководцу, царь Нектанеб II сам принял на себя верховное начальство, что было ему совершенно не по силам. Первое нападение фиванцев на пограничную крепость Пелусий у устья восточного рукава Нила было, правда, отражено благодаря храбрости греческого гарнизона. Но вскоре аргосскому стратегу Никострату удалось провести в реку царскую эскадру из восьмидесяти триер и высадить свои войска на берег в тылу врага. Полководец Нектанеба, Клиний из Коса, поспешивший с 7 тыс. человек навстречу неприятелю, был разбит Ни-костратом, причем и сам пал вместе с большею частью своего войска. После этого царь Нектанеб счел необходимым покинуть свою позицию на восточном берегу Дельты и с ядром своего войска вернулся в свою столицу Мемфис, последствием чего была сдача Пелусия фиванцам. Тем временем Ментор и царский евнух Багой с главной персидской

417

армией беспрепятственно подвигались вверх по течению Нила. От имени Артаксеркса они провозглашали амнистию всем, кто добровольно покорится, и этим побудили важную крепость Бубастис сдаться; примеру ее тотчас последовали многие другие города. Ввиду повсеместных отложений Нектанеб не решился довести дело до осады Мемфиса; собрав свои сокровища, он сел на корабль и бежал в Эфиопию. Царь Артаксеркс беспрепятственно вступил в Мемфис, и вскоре весь Египет лежал у его ног (приблизительно весною 344 г.). Старое царство фараонов было уничтожено навсегда. С тех пор и до наших дней на берегах Нила властвовали чужеземцы.
Покоренная страна, конечно, тяжко поплатилась. Важнейшие города были лишены стен, многие богатые святилища ограблены, да и вообще религиозные чувства побежденных подверглись разного рода оскорблениям. Греческие союзники царя, которым он главным образом и был обязан своей победою, были щедро награждены и отпущены на родину. Оба главнокомандующих царской армии, Багой и Ментор, были осыпаны всевозможными почестями. Багой был назначен начальником царской гвардии, хилиархом, как говорили греки; занимая этот пост, он являлся по рангу первым лицом после царя и, пока жил Артаксеркс, да и после его смерти он фактически был властелином монархии. Ментор, который во время похода вступил в неразрывную дружбу с Багоем, был назначен главнокомандующим в приморских провинциях. Его брат Мемнон и шурин Артабаз были по его просьбе прощены и получили разрешение вернуться из изгнания; однако своей старой сатрапии Артабаз уже не получил.
Эти события сразу изменили политическое положение. Персидская монархия, которая до сих пор употребляла все свои силы на то, чтобы вернуть себе свои собственные владения, теперь снова получила возможность действовать вовне; а главное, благодаря покорению Финикии, Кипра и Египта, она снова сделалась великой морской державой. Если Филипп после Филократова мира серьезно замышлял освободительную войну против Персии, и именно с этой це-

418

лью добивался соглашения с Афинами, то осуществление этого плана приходилось теперь отложить до лучших времен. Напротив, теперь надо было позаботиться о том, чтобы Персия не вмешалась в греческие дела. Ввиду этого Филипп постарался сблизиться с персидским царем, в чем ему помогли его дружественные отношения с Артабазом, шурином Ментора, и с братом последнего Мемноном. В конце концов между Македонией и Персией был заключен мирный и союзный договор. Филиппу была предоставлена в Европе полная свобода действий, взамен чего он порвал с мятежными династами Малой Азии, особенно с Гермием, тираном Атар-нея и Асса в Эолии. Покинутый союзниками, Гермий должен был теперь искать мира с царем; он принял предложение Ментора — на личном свидании уладить существующие разногласия, но был при этом изменнически взят в плен и отправлен к царю, который велел распять его. После этого принадлежавшие ему укрепления сдались Ментору. Остальные князьки, которые еще сопротивлялись персидскому владычеству, также один за другим были приведены к покорности, и вскоре авторитет персидского царя был восстановлен на всем полуострове, за исключением горных округов Тавра, мисийского Олимпа и части черноморского побережья. Никогда со времен Дария и Ксеркса персидская монархия не была столь могущественна.
Артаксеркс был доволен этими успехами и, не желая рисковать плодами своих побед, не имел в виду предпринимать похода против европейских греков, как ни были благоприятны для такого предприятия политические условия. Когда Филипп явился на Геллеспонте и осадил Перинф, малоазиатские сатрапы, правда, прислали подкрепления осажденным, и персидские отряды вторглись даже в македонские владения во Фракии; но это было сделано против воли персидского царя, и с тех пор Персия соблюдала по отношению к войнам, происходившим в Греции, строжайший нейтралитет. Византия не получила помощи и просьба афинян о поддержке против Филиппа была резко отвергнута. Таким образом, македонский царь мог без помехи со стороны Персии довести до конца объединение европейской Греции.

419

Теперь, наконец, Филипп мог снова подумать об осуществлении своего великого плана завоевания Персии. В Коринфе был созван конгресс союзных греческих государств и здесь решено предпринять национальную войну против варваров для освобождения азиатских братьев (осенью 337 г.). Ближайшей весною (336 г.) в Малую Азию отправилось войско из десяти тыс. человек под начальством Пармениона и Аттала, чтобы прежде всего склонить греческие города к отложению; за ним по окончании приготовлений должен был последовать сам царь с главной армией.
Нашествие застало Персию совершенно неподготовленной. Ибо около того самого времени, когда Филипп в Коринфе провозглашал национальную войну, Артаксеркс III умер, как говорили — от отравы, подосланной ему его всемогущим министром Багоем (337 г.). Багой казнил и старших сыновей царя и возвел на престол его младшего сына Арса. Теперь Багой еще полновластнее царил в стране, чем раньше, и когда Аре сделал попытку избавиться от этой опеки, Багой устранил с пути и его вместе с его детьми (335 г.) и возвел на престол одного принца из побочной линии дома Ахеменидов — Кодомана, принявшего при воцарении имя Дария. Некогда юношей он отличился в войне Артаксеркса против кадусиев и получил награду за храбрость; в общем же он ничем не возвышался над средним уровнем восточных царей. Однако, если Багой надеялся найти в Дарий III послушное орудие, то он жестоко ошибся. Первым действием нового царя было избавиться от человека, которому он был обязан престолом; Багою пришлось самому выпить тот яд, который он, по преданию, предназначил для Дария III.
При таких условиях центральное правительство страны могло уделять малоазиатским событиям лишь немного внимания. Малоазиатским сатрапам приходилось самим думать о том, как спасти свою шкуру; и так как Ментор, главнокомандующий в приморских провинциях, именно около этого времени умер, то энергичная оборона против врага на первых порах была невозможна. Те из греческих городов, у которых руки не были связаны персидскими гарнизонами, приветствовали македонские войска как освободителей, —

420

особенно Кизик, могущественный торговый центр на Пропонтиде, и Эфес, величайший из всех греческих городов Малой Азии. Владетель Карий, Пиксодар, последний из братьев Мавсола, остававшийся в живых, также надеялся с помощью Филиппа свергнуть верховенство персидского царя. Несколько лет назад (340 г.) он сверг с престола свою сестру Аду, которая наследовала власть после смерти (344 г.) своего брата и мужа Идриея; теперь он предложил свою дочь в жены сыну Филиппа Арридею. Но тем временем в Македонии произошли события, совершенно изменившие все положение вещей.
При дворе Филиппа господствовал тон, немногим отличный от того, какой можно было наблюдать, например, в главной квартире какого-нибудь наемного войска. Царь любил шумные пиршества в кругу своих соратников, — пиршества, до которых македоняне искони были охотники и которые сплошь и рядом превращались в дикие оргии, где дым стоял коромыслом; хуже не вели себя даже кентавры и лест-ригоны, говорит один современный историк. Филипп был очень падок и до женских прелестей; он держал при себе немалое число наложниц, к глубокому огорчению царицы Олимпиады, гордой и властолюбивой женщины, которая не могла заставить себя смотреть сквозь пальцы на грешки мужа. Единственным связующим звеном между супругами был наследник престола Александр, к которому и отец был искренно привязан. По его желанию Аристотель дал Александру отличное образование; затем, отправляясь в Геллеспонт, Филипп поручил шестнадцатилетнему юноше управление Македонией, а спустя два года при Херонее предоставил ему начальство над наступательным крылом и вместе с тем честь решить исход битвы. Таким образом, Филипп приложил все старания, чтобы подготовить Александра к тому высокому положению, которое ему со временем суждено было занять.
До сих пор удавалось избегнуть открытого разрыва в царской семье. Но по возвращении из своего греческого похода Филипп влюбился в одну девушку из очень знатной македонской фамилии, Клеопатру, дядя которой, Аттал, занимал один из высших постов в государстве. Ввиду ее высо-

421

кого общественного положения царь не мог сделать ее своей любовницей, — и вот он сделал ее своей законной женой. Вследствие этого Олимпиада и Александр покинули страну; царица вернулась в свое отечество — Эпир, а наследник ушел даже к исконным врагам Македонии, иллирийцам. Филипп решил уступить, и состоялось соглашение, в силу которого по крайней мере Александр вернулся ко двору; брата Олимпиады, Александра Эпирского, Филипп склонил к миру, обещав выдать за него свою дочь Клеопатру. Свадьбу справляли с большой пышностью летом 336 г. в древней столице Эгах; вслед затем Филипп хотел выступить в поход против персов. Но во время торжественной процессии он был убит одним из своих телохранителей Павсанием. В суматохе убийца едва не успел спастись, но в конце концов был настигнут и изрублен погонею.
По преданию, Павсания побудили к убийству мотивы личного свойства; будучи тяжело оскорблен Атталом, дядею молодой жены Филиппа, Клеопатры, он будто бы не сумел добиться правосудия от Филиппа и поэтому решил выместить на нем свою обиду. Но в таком случае почему он не отомстил самому Атталу? Очевидно, что убийство Филиппа было обусловлено политическими причинами. Действительно, тотчас после смерти Филиппа распространился слух, что убийца был подослан Олимпиадой и что дело не обошлось без участия Александра; и, принимая во внимание глубокий разлад, господствовавший в царском доме и улаженный лишь формально, надо признать это подозрение вполне естественным. Притом, Олимпиада действительно имела полное основание опасаться устранения Александра от престолонаследия, так как Клеопатра только что родила сына1, и можно было с большой вероятностью предполагать, что влияние молодой супруги окажется достаточно сильным, чтобы впоследствии доставить ее сыну корону Македонии.
Как бы то ни было, плоды преступления пожал Александр. Он был признанным наследником престола; притом,

1 По другим данным, у Клеопатры родилась дочь, которая была названа Ееропой. См., например: Шахермайер Ф. Александр Македонский. М., 1984. С.62— 63. (Ред. 2008).
422

из сыновей Филиппа он один успел обнаружить на деле свои военные способности. Только под его скипетром Македония могла благополучно перенести тот кризис, который по всем признакам должна была повлечь за собою внезапная смерть Филиппа. Ввиду этого большинство старых полководцев Филиппа немедленно признали Александра царем — впереди всех Антипатр, который был наиболее близок к Филиппу. Благодаря их поддержке смена на престоле совершилась без затруднений. Юный сын Клеопатры был убит и тем предотвращена опасность какого-либо восстания в его пользу. Точно так же были казнены Геромен и Аррабей, сыновья Аэропа из низвергнутой линкестидской династии, побочной линии македонского царского дома, которые могли стать опасными в качестве претендентов; предлогом к казни послужило их мнимое участие в заговоре Павсания против Филиппа. Их брат Александр уцелел, так как он был зятем Антипатра и так как он тотчас после убийства Филиппа изъявил покорность новому царю.
Таким образом, в Македонии Александр утвердил свою власть; тем не менее положение дел было очень серьезно. В Азии командовал Аттал, дядя Клеопатры и, следовательно, смертельный враг Александра. Кроме того, покоренные народы поднялись повсюду, готовясь свергнуть иго, под которое согнула их головы железная рука Филиппа. В Амбракии вспыхнуло восстание, и македонский гарнизон был изгнан; то же готовились сделать и Фивы; в Этолии и Пелопоннесе также началось брожение.
Все эти стремления нашли себе естественный центр в Афинах. Здесь за энтузиазмом в пользу мира, вызванным неожиданной снисходительностью, которую обнаружил после своей победы Филипп, вскоре последовала реакция. Сторонники союза с Македонией тщетно пытались вытеснить Демосфена из его руководящего положения; из всех возбужденных против него процессов он вышел победителем. Так же безуспешны оказались все нападения на политического друга Демосфена, Гиперида. Его декрет о поголовном вооружении народа, изданный после битвы при Херонее, был явно противен конституции и привел бы Афины к анархии,

423

если бы был осуществлен; несмотря на это, Гиперид был оправдан, когда Аристогитон, самый даровитый из ораторов противной партии, привлек его к суду за этот проступок. А когда затем осенью наступил в Афинах праздник поминовения мертвых и возник вопрос, кому поручить произнесение надгробной речи в честь павших при Херонее, — эта почетная обязанность, несмотря на все усилия противников, была возложена на Демосфена. Этим было торжественно засвидетельствовано, что большинство граждан и теперь продолжало видеть в Демосфене своего руководителя, несмотря на все бедствия, какие постигли государство в период его правления.
Тем временем друзья Демосфена употребляли все усилия, чтобы свалить ответственность за поражение на полководцев, командовавших при Херонее. Харес занимал слишком высокое положение, чтобы обвинение против него могло обещать успех, а главное — он находился в хороших отношениях с ведущими ораторами. Ввиду этого козлом отпущения явился Лисикл. Обвинителем выступил Ликург из Бутад, человек уже пожилых лет, который, однако, лишь теперь достиг руководящего положения. Он принадлежал к одной из сравнительно немногочисленных старых аристократических фамилий, которые сумели сохранить свое богатство, а следовательно, и влияние; сам он видел свою главную задачу в том, чтобы воскресить в своих согражданах добродетели доброго старого времени. Как и подобало, он начал с самого себя; босой и без рубахи, в одном шерстяном плаще ходил он по улицам мирового города. Его политическим идеалом была Спарта, а новое просвещение было ему омерзительно, что, впрочем, не помешало ему получить риторическое образование. Охотнее всего он употребил бы силу, чтобы наставить людей на путь истинный; телесное наказание, говорил он, — весьма полезная вещь; но так как в Афинах того времени это средство было неприменимо, то он старался достигнуть своей цели при помощи суда, с истинной страстью исполняя обязанности прокурора. Тут он не брезгал никаким средством; в извращении истины и грубых преувеличениях он смело мог выдержать сравнение с любым

424

сикофантом. При этом он, как все фанатики, не знал пощады относительно своих жертв; он удовлетворялся одной карой — смертью; в Афинах говорили, что его речи писаны кровью, как некогда законы Дракона. И он сплошь и рядом достигал своей цели: это был один из лучших ораторов своего времени, человек безупречной личной честности; притом, старосветская набожность, которую он выставлял напоказ, и усвоенный им назидательный, проповеднический тон сильно импонировали массе. С таким обвинителем Лисикл не мог справиться; несчастный полководец был осужден на смерть и казнен, согласно требованию Ликурга.
Более плодотворна была деятельность Ликурга в области внутреннего управления. Непосредственно перед битвой при Херонее он был избран в заведующие кассою теорикона, причем Демосфен был его товарищем по службе; его шурин Габрон из Баты в это самое время заведовал военной казною. Таким образом, Ликург приобрел руководящее влияние на оба высших финансовых поста в государстве, и когда в 334 г. окончился четырехлетний финансовый период, на который он сам и его шурин были избраны, — он еще целых два срока, до 326 г., оставался руководителем афинских финансов. На этом посту он оказал государству великие услуги; он снова упорядочил расстроенное войною государственное хозяйство и довел доходы до такой высоты, какой они раньше никогда не достигали. Правда, не надо забывать, что эти годы были для Афин эпохой глубокого внутреннего и внешнего мира, каким государство после Персидских войн еще ни разу не пользовалось столь продолжительное время.
Вместе с тем правительство усердно работало над преобразованием военного ведомства. Действительно, такая реформа была крайне необходима, потому что как выучка, так и дисциплина гражданских войск были равно далеки от совершенства. Правда, по закону каждый афинский гражданин, принадлежавший к одному из трех высших имущественных классов, был обязан по достижении совершеннолетия прослужить в строю два года; но фактически большинство граждан находило средства уклоняться от этой повинности. Правильного строевого учения для гоплитов в мирное

425

время совсем не существовало; для кавалерии такие сборы, правда, были предписаны законом, но на них являлись лишь те, кому была охота, и офицеры не решались строго наказывать манкировавших. Военные круги давно требовали реформы в этой области; но так как войны велись обыкновенно наемными войсками и граждане лишь в исключительных случаях призывались к оружию, а полное гражданское ополчение вообще ни разу не было собрано со времени битвы при Мантинее, то правительство не принимало никаких мер против этих беспорядков, пока сражение при Херонее не доказало наглядно необходимость реформы. Теперь правительство стало строго следить за тем, чтобы все — не только члены зажиточных классов, но и все граждане вообще — исправно отбывали обязательную воинскую повинность. Для поддержания дисциплины была учреждена особая коллегия — софронисты, и содержимые государством учителя обучали рекрутов гимнастике, обращению с оружием и машинами. А так как, кроме того, Афины теперь более, чем когда-нибудь, подвергались опасности осады, то по предложению Демосфена летом 337 г. была предпринята обширная перестройка городских укреплений сообразно с условиями нового осадного искусства; на эти работы было истрачено свыше ста талантов.
Однако, подготовляя реванш за Херонею, Афины в то же время усердно старались поддерживать добрые отношения с Филиппом. На том празднестве в Эгах, которому суждено было окончиться так печально, присутствовало и афинское посольство; оно привезло золотой венец и народное постановление, в котором Афины заявляли о своем решении выдать всякого, кто осмелился бы посягнуть на жизнь царя. И вдруг прибыло известие об убийстве Филиппа. Демосфен свободно вздохнул; в праздничном платье, с венком на голове, явился он в Совет и принес богам благодарственную жертву, забыв о словах Гомера, что безбожно ликовать над трупом павшего врага. Он полагал, что со стороны того "мальчишки", который воцарился теперь в Пелле, Афинам нечего опасаться.
Однако Александр быстро положил конец всем попыт-

426

кам к отложению. Скорее, чем можно было ожидать, явился он со своим войском в Фессалию и заставил Союзное собрание вручить себе ту же верховную власть над союзом, которою располагал его отец Филипп. Затем он двинулся к Фермопилам, созвал амфиктионов и так же беспрекословно был признан защитником Дельфийского святилища. Отсюда он пошел далее в Беотию, и его появления перед Фивами оказалось достаточно, чтобы предупредить взрыв революционного движения. После этого и афиняне прислали посольство приветствовать Александра, и он решил удовольствоваться этим, не требуя других ручательств за мирное поведение Афин. Тем временем в Коринфе собралось Союзное собрание; здесь договор, заключенный с Филиппом, был возобновлен, и Александр вместо своего отца избран главнокомандующим. Затем царь вернулся в Македонию, где вспыхнувшие среди соседних варваров восстания настойчиво требовали его присутствия.
Аттал, командовавший македонским войском в Азии, после воцарения Александра завязал сношения с Демосфеном; в то же время он старался вызвать в Македонии восстание с целью возвести на престол законного наследника, сына Пердикки Аминту. Теперь, после того как вся Эллада покорилась без боя, он стал искать мира с Александром. Но он зашел уже слишком далеко, чтобы царь мог простить его. Однако открыто идти против него Александр не решался, так как Аттал пользовался большой популярностью в войске; поэтому царь сделал вид, что готов вступить в переговоры, и отправил в Азию своего приближенного Гекатея из Кардии с поручением убить Аттала, что и было исполнено. Парменион, командовавший в Малой Азии наряду с Атталом, принял участие в этом кровавом деле, несмотря на то, что Аттал был женат на его дочери; всю свою долгую жизнь он верой и правдой служил царской фамилии, и теперь он не поколебался принести в жертву своего зятя, раз тот стал изменником. Это убийство освободило Александра от самой тяжелой его заботы; теперь он мог приступить к осуществлению в Македонии тех мер, которые он считал необходимыми для упрочения своей власти. Аминта, несчастный пре-

427

тендент против своей воли, был казнен; та же участь постигла всех родственников Аттала и Клеопатры, а также всех сводных братьев Александра, из которых был пощажен один слабоумный Арридей.. Вдовствующую царицу Клеопатру позднее, во время одной из отлучек Александра, Олимпиада принудила к самоубийству.
С содроганием читаем мы об этих кровавых поступках; но мы не должны забывать, что греческие республики при подавлении революций обыкновенно поступали не лучше и очень часто проливали даже гораздо больше крови. Во всяком случае Александр достиг своей цели; пока он был жив, мир в Македонии более ни разу не был нарушен. Греция также, по-видимому, покорилась вполне; оставалось еще только наглядно доказать варварским племенам севера, что Македония и теперь столь же могущественна, как при Филиппе. С этой целью Александр весною (355 г.) выступил из Амфиполя; спустя десять дней он стоял у подошвы Гемоса, обитатели которого никогда не признавали македонского владычества. Тщетно пытались они загородить царю проход через теснины; Александр проложил себе путь и в знак своей победы принес на вершине горного хребта жертву фракийскому Дионисию. Затем он спустился в страну трибаллов, побежденных, но не покоренных Филиппом (выше, с.384). Александр разбил их наголову, но не сумел взять дунайский остров Пеуке, куда они перевезли своих жен, детей и наиболее ценное имущество. После этого он с частью своего войска переправился через реку и разбил гетов, которые хотели помешать его переправе, но тотчас же вернулся на южный берег; у него были более важные дела, чем завоевывать северные страны. Теперь трибаллы изъявили покорность, и Александр, поднявшись беспрепятственно вверх по течению Дуная, через восточные ущелья Гемоса вернулся в Пеонию.
Ему пора было вернуться, ибо в то время, как он стоял на Дунае, восстал иллирийский царь Клит, сын того Бардилиса, который некогда пал в борьбе с Филиппом. К восстанию примкнули и независимые еще тавлантии, обитавшие у Адриатического моря в области Эпидамна, и жившие к северу от них автариаты. Александр немедленно пошел против

428

нового врага и проник далеко вглубь иллирийских гор. Здесь, при осаде крепкого Пелиона, он попал в очень опасное положение; некоторое время его армия была заперта со всех сторон, и только благодаря строгой дисциплине, господствовавшей в македонском войске, ему удалось в конце концов разбить Клита и заставить его бежать из его царства в страну тавлантиев.
Между тем захват Малой Азии македонянами, наконец, убедил персидское центральное правительство в том, что государству с запада грозит опасность, — хотя оно, разумеется, далеко еще не сознавало всей величины этой опасности. Поэтому персы прибегли к старому средству, которое в подобных случаях всегда оказывалось успешным, именно постарались вызвать раздор среди греческих государств. Персидский царь разослал письма, в которых призывал греков к восстанию против Македонии и обещал им для этой цели обильные субсидии. Но одна только Спарта приняла эти предложения; в Афинах и прочих союзных с Македонией государствах покуда превозмог еще страх перед Александром, и они отвергли персидские деньги. Таким образом, персидские послы должны были удовольствоваться тем, что передали Демосфену крупную сумму — как говорили, 300 талантов — с поручением по собственному усмотрению употребить их в интересах персидского царя.
В эту минуту в Греции распространился слух, что Александр пал в Иллирии и что его войско уничтожено. В Фивах тотчас вспыхнуло восстание, грозившее разразиться еще после смерти Филиппа. Как некогда во времена предков, изгнанники вернулись из Афин; вожди македонской партии, Тимолай и Анемэт, были убиты, гарнизон Александра осажден в Кадмее. Затем было восстановлено демократическое устройство и избраны беотархи, которые, правда, пока были лишены всякой власти вне Фив. Из Афин Демосфен прислал восставшим оружие, купленное на персидские деньги. Теперь повсюду в Греции начали поднимать голову противники македонского владычества. Афины начали готовиться к войне, Мантинея и союзные с нею аркадские города послали

429

войско к Истму, и в Элиде и Этолии также готовились идти на помощь фиванцам.
Вдруг, неожиданно для всех, Александр явился со своим войском в Беотию. Получив известие о восстании Фив, он форсированным маршем двинулся из Иллирии в Грецию; на седьмой день после выхода из Пелиона он достиг Пелин-нея в Фессалии, а еще спустя семь дней стоял перед столицей Беотии. Он охотно даровал бы прощение фиванцам, уже в собственных интересах, так как для него было в высшей степени важно по возможности скорее водворить мир в Греции. Но изгнанники, стоявшие теперь у кормила власти в Фивах, не хотели слышать о подчинении, за которое расплачиваться пришлось бы, конечно, преимущественно им самим. Разве некогда Фивы при совершенно тождественных обстоятельствах не отразили победоносно спартанских сил, и разве дух, одушевлявший сподвижников Эпаминонда, угас? Они не понимали или не хотели понять, что они имеют дело с гораздо более страшным противником и что деятельной помощи им неоткуда ждать. И вот Фивы пошли навстречу своей гибели.
Македонский гарнизон все еще держался в Кадмее. Кремль лежал в южной части города, у ворот Электры, через которые вела дорога в Афины; стены кремля составляли часть городских укреплений. Поэтому фиванцы постарались прежде всего окружить Кадмею валом, чтобы отрезать ей сообщение со стоявшей под стенами македонской армией. Против этой фортификационной линии Александр и направил свою атаку. Пердикка, командовавший македонянами из Орестиды и Линкестиды, первый прорвался за окопы; тяжелораненый, он упал, но македонские полки наступали один за другим, и вскоре фиванцы были оттеснены к городским стенам. Неприятель неотступно следовал за ними и вместе с ними проник в ворота; другая часть македонского войска вступила в Кадмею и оттуда вместе с гарнизоном спустилась в город. Тщетно защитники на рынке еще раз вступили в битву с врагом; они были обращены в бегство, и вскоре Фивы находились во власти победителя.
Фивы постигла та же участь, какой подвергались все

430

взятые приступом города; и еще большую свирепость, чем македоняне, обнаружили фокейцы и контингента второстепенных городов Беотии, мстившие теперь за все обиды, которые они раньше потерпели от Фив. По преданию, при взятии города погибло шесть тысяч человек. Затем Александр созвал союзников для суда над побежденными. По приговору Союзного собрания Фивы, в наказание за измену интересам Эллады и за переход на сторону персидского царя, были осуждены на ту же кару, какой они сами в пору своего могущества подвергли Платею и Орхомен; согласно с этим решением город был разрушен, и пленные обитатели его, числом более 30 тыс., отведены в Македонию или проданы в рабство. Земля, принадлежавшая городу, была роздана соседним общинам, а в Кадмее по-прежнему остался македонский гарнизон.
Столь страшная катастрофа еще никогда не постигала Элладу, и она произвела потрясающее впечатление. Город, основанный Кадмом, чьи стены были воздвигнуты Амфио-ном и Зефом, где родились Дионис и Геракл, — город, так долго занимавший одно из первых мест в ряду греческих городов, сокрушивший при Левктрах и могущество Спарты, — он перестал существовать, и плуг вспахал землю, на которой он стоял. Потрясение было так велико, говорит один современный оратор, точно Зевс сорвал месяц с неба; правда, еще светило солнце Эллады — Афины, но после того, что случилось, кто мог предсказать грядущее?
И действительно, вся Греция была парализована ужасом, и уже никто не думал о сопротивлении Александру. Аркадцы осудили на смерть тех, по чьему совету было послано вспомогательное войско в Фивы; элейцы вернули изгнанных сторонников Александра; этолийцы поспешили заверить царя в своей преданности. В Афины известие о падении Фив прибыло как раз в то время, когда в Элевсине праздновались великие мистерии; будучи вполне уверены, что Александр немедленно вступит в Аттику, афиняне прервали празднества, поспешно перевезли сельское население в город и приготовились к обороне. Многочисленные изгнанники, прибывшие из Фив, были приняты как друзья и

431

снабжены всем необходимым. Но в то же время правительство отправило к Александру посольство во главе с Демадом, чтобы поздравить царя с возвращением из Иллирии и с быстрой победой над фиванскими мятежниками.
Александр очень хорошо знал, что фиванское восстание было подготовлено в Афинах и что Афины собирались примкнуть к Фивам; но катастрофа разразилась так быстро, что Афины не успели начать открытую войну против царя. Поэтому Александр мог простить Афины, и он тем более готов был сделать это, что всякое враждебное действие с его стороны неминуемо заставило бы Афины броситься в объятия персов. Он счел нужным поставить только два требования: чтобы Афины изгнали беглых фиванцев и выдали тех людей, на которых падала ответственность за поведение государства при последних событиях, в том числе Демосфена, Ликурга, Гиперида, Харидема и Хареса. Первое требование было единогласно отвергнуто; зато в Афинах оказалось немало людей, вполне готовых принять второе требование, исполнение которого сразу избавило бы умеренную партию от ее опаснейших противников. Действительно, Фокион настойчиво потребовал принятия этого условия; но Демосфену удалось с помощью Демада добиться того, что и второе требование Александра было отвергнуто Народным собранием, и в конце концов сам Фокион согласился вместе с Демадом отвезти народное постановление Александру. Но для последнего было слишком важно восстановить дружеские отношения с Афинами, чтобы он стал настаивать на своем ультиматуме. В конце концов состоялось соглашение, в силу которого один только Харидем, самый непримиримый из противников Александра, должен был уйти в изгнание, на что Афины тем легче могли согласиться, что Харидем не был урожденным афинянином. Он уехал в Азию и поступил на персидскую службу; за ним вскоре последовало туда несколько других выдающихся офицеров, как Эфиальт и Фрасибул. Харес отправился в свое княжество Сигейон на Геллеспонте.
Теперь, наконец, Александр мог подумать о походе против Персии. Да и пора было, потому что война в Малой Азии

432

приняла тем временем очень опасный оборот. Мемнон, занявший после смерти своего брата Ментора пост главнокомандующего в прибрежных провинциях, вначале располагал против Аттала и Пармениона лишь крайне недостаточными боевыми силами; он едва сумел при Магнесии преградить врагу путь к Сардам. Но вскоре был убит Филипп, и враждебный образ действий Аттала против Александра затормозил операции македонского войска, тогда как персидские боевые силы благодаря новым вербовкам возрастали изо дня в день. Вследствие этого Мемнон получил возможность перейти в наступление и с помощью олигархической партии в Эфесе занять этот город; однако его попытка взять Кизик оказалась безуспешной. Между тем Александру удалось избавиться от Аттала; но все эти события сильно расстроили македонскую армию, и Парменион, оставшийся теперь единоличным военачальником, не был в состоянии энергично действовать против Мемнона. Он принужден был прекратить осаду Питаны в Эолии и затем был отозван Александром в Македонию. Его преемник по командованию, Калас, был разбит в Троаде Мемноном и принужден отступить к Геллеспонту, где отстоял Рэтейон и Абидос. Во всех остальных частях Малой Азии персидское владычество было восстановлено. Пиксодар Карийский также отказался от мысли о союзе с Македонией и выдал свою дочь, бывшую невесту Арридея, за одного знатного перса, Оронтобата. В следующем же году Пиксодар умер, и его зять вступил в управление сатрапией.
С наступлением весны 334 г. Александр выступил в поход к Геллеспонту. Он вел с собою половину македонского ополчения, 12000 фалангистов и 1500 всадников, затем союзные контингенты, именно 1500 всадников из Фессалии, 7000 человек и 600 коней из остальной Греции, 900 легковооруженных всадников из Фракии и Пэонии, 6000 человек легкой фракийской и иллирийской пехоты, и наконец 5000 тяжеловооруженных наемников — всего около 30 тыс. пехотинцев и четырех тыс. пятисот всадников. Эту армию сопровождал флот в 160 военных кораблей, из которых 20 были выставлены Афинами. В качестве военного советника при

433

молодом царе находился Парменион, лучший полководец македонской армии и, вероятно, всей этой эпохи, который в течение всего царствования Филиппа исполнял важнейшие военные поручения, которому Филипп в значительной степени был обязан своими победами и которому, без сомнения, принадлежит главная военная заслуга в деле завоевания Азии. Из второстепенных военноначальнических постов два важнейших были вверены сыновьям Пармениона: старший, Филотас, командовал македонской конницей, второй, Ника-нор, отборным полком македонской пехоты, т.н. "гипаспи-стами гетайров". Управление Македонией и Грецией на время отсутствия царя было вверено Антипатру.
Персам стоило только собрать в Геллеспонте свой более многочисленный флот, и Александр должен был бы отказаться от мысли о переходе в Азию. Действительно, еще год назад приморским городам монархии было приказано привести в готовность их военные корабли. Но в Персидском царстве искони был обычай ничего не делать вовремя; поэтому флот далеко еще не был готов к плаванию, когда Александр достиг Геллеспонта. Таким образом, переправа через пролив не представила никаких затруднений. Ею руководил Парменион, а царь тем временем посетил священные места в Трое и могилу своего предка Ахилла; затем войско двинулось вдоль берега на восток.
Персидские сатрапы провинций, лежавших по сю сторону Тавра, — сатрап Лидии Спифридат, сатрап Малой Фригии Арсит, сатрап Великой Фригии Атизий и сатрап Каппадокии Мифробузан, — получив известие о выступлении Александра, стянули к Пропонтиде все наличные боевые силы и соединились здесь с войсками Мемнона. Образовавшаяся таким образом армия по количеству всадников превосходила врага, но значительно уступала ему по числу и главное по качеству пеших войск; ввиду этого Мемнон полагал, что не следует принимать сражения в открытом поле, а надо отступить в глубь материка, опустошить страну на далекое пространство и тем по возможности затруднить врагу наступление, пока подоспеет флот, а затем перенести театр военных действий в Элладу и тем принудить Александра к

434

возвращению в Грецию. Это был тот же план, какой некогда доставил персам победу над Агесилаем; однако теперь положение дел было совершенно иное, и сомнительно, привел ли бы этот маневр к успеху. Как бы то ни было, предложение Мемнона было отвергнуто военным советом; Арсит, сатрап Малой Фригии, не хотел отдать свою страну в жертву врагу, и остальные сатрапы, полагаясь на превосходство своей конницы, присоединились к его мнению. Итак, решено было идти навстречу неприятелю и дать сражение.
Войска встретились у Граника, одной из речек, стекающих с северного склона Иды в Пропонтиду. Александр тотчас повел свою конницу и легкие войска через реку и атаковал возвышенности на правом берегу, где длинной линией выстроилась персидская конница. Здесь произошло жаркое конное сражение; вначале персы, благодаря своему численному превосходству и выгодам своей позиции, имели перевес, но в конце концов победа осталась за более стойкими и лучше вооруженными македонянами и фессалийцами. Сам царь храбро сражался, но и персидские генералы не жалели себя, и многие из них остались на поле битвы, в том числе сатрапы Спифридат и Мифробузан. Бегство конницы увлекло и персидскую пехоту; только греческие наемники храбро сопротивлялись, но вскоре они были со всех сторон окружены превосходными боевыми силами врага и принуждены сдаться. Пленных, числом 2000, Александр в цепях отослал в Македонию, в наказание за то, что они служили варварам против Эллады. По преданию, победитель потерял лишь около ста двадцати человек. Из добычи 300 доспехов были повешены в афинском Парфеноне как жертвенный дар, чтобы наглядно показать эллинам размеры одержанной победы.
Последствия сражения доказали, как шатко было персидское владычество в Малой Азии. Даскилий, главный город Геллеспонтской сатрапии, тотчас сдался Пармениону; сам Александр двинулся к Сардам, где был приветствован гражданами как освободитель; персидский комендант до того растерялся, что без боя сдал неприступную крепость. Из Эфеса персидский гарнизон удалился, и Александр вступил и в этот город среди ликования жителей. Тотчас же была

435

восстановлена демократия; некоторые из вождей олигархической партии, предавшие город Мемнону, были умерщвлены народом. Дальнейшее кровопролитие было предупреждено Александром, который этим поступком обеспечил себе симпатии зажиточных классов в Азии.
Теперь и остальные города Ионии и Эолии примкнули к Александру или без труда были приведены в покорность; повсюду было введено демократическое устройство и сложена дань. Только Милет, защищаемый сильным отрядом греческих наемников, отказался сдаться в надежде на поддержку персидского флота, который, наконец, вышел в море из Финикии и Кипра. Но флоту Александра удалось опередить врага и занять позицию у острова Лады в виду города, благодаря чему Милет был отрезан от моря. Персы бросили якорь напротив города, у Микале, и тщетно пытались вызвать греков на морское сражение; они принуждены были оставаться беспомощными зрителями того, как Александр осаждал Милет и, наконец, взял его приступом.
После этого персидский флот не мог долее держаться у открытого берега Микале и потому ушел назад к Галикарна-су; здесь собрались все персидские сухопутные войска, какие еще оставались в западной части Малой Азии. Галикар-нас был превращен Мавсолом в первоклассную крепость, и Мемнон имел в виду сделать его своим операционным базисом для морской войны, которую он хотел в следующем году открыть против Греции. Руководство войною было теперь всецело сосредоточено в его руках, так как персидский царь назначил его главнокомандующим всех боевых сил, как сухопутных, так и морских. Флот Александра был недостаточно силен, чтобы с надеждой на успех принять сражение в открытом море, а так как, кроме того, приближалась зима, то большая часть кораблей была отпущена на родину. На службе оставалась только небольшая эскадра, в том числе выставленные Афинами 20 триер, которые должны были служить залогом верности города. Сам царь повел свое сухопутное войско на юг и скоро стал лагерем под стенами Галикарнаса.
Взять сильную береговую крепость, которой превосход-

436

ный флот обеспечивает свободное сообщение с морем, было во все времена одной из труднейших задач военного искусства. Македонское войско еще не забыло тех уроков, которые получил в этом отношении Филипп перед Перинфом и Византией. Между тем Александр ни в каком случае не мог оставить в тылу эту важную крепость, — иначе он рисковал потерять все, что добыл ранее; у него был только выбор — либо оставить значительную часть войска для наблюдения за городом, либо начать осаду.
В сущности это предприятие было не так безнадежно, как могло показаться с первого взгляда. Действительно, персидский флот мог подвозить городу лишь свежие припасы, но отнюдь не подкрепления, ибо в приморских провинциях более не оставалось персидских войск, а вербовка наемников в Греции со времени объединения греческих государств под главенством Македонии была сильно затруднена. Ввиду этих соображений Александр решил идти на приступ; широкий ров, окружавший город, был заполнен, и вскоре орудия образовали проломы в стенах. Правда, первая атака была отбита, после чего осажденные позади разрушенных окопов возвели новые. Но было ясно, что эта преграда лишь на короткое время замедлит успехи осаждающих, если гражданам не удастся разрушить неприятельские машины. С этой целью осажденные со всеми своими силами предприняли вылазку, но были отброшены назад и понесли большие потери.
После этого Мемнон потерял надежду отстоять город. Под прикрытием ночи он посадил свое войско на корабли и отослал его в Кос; персидские гарнизоны остались только в крепости Салмакиде и на соседнем острове Арконнес. Арсеналы и ближайшие к стенам кварталы города были сожжены. Александр немедленно вступил в покинутый город, потушил пожар и принял меры к тому, чтобы граждане не подверглись насилиям. Осада цитадели, ввиду неприступного местоположения последней, не обещала успеха; поэтому решено было не осаждать крепость, и для наблюдения за нею был оставлен отряд в 3000 человек под начальством Птолемея.
Теперь вся Кария, за исключением некоторых берего-

437

вых пунктов, как Минд и Кавн, покорилась Александру. Звание сатрапа Карий было предоставлено последней из сестер Мавсола, какая еще оставалась в живых, — Аде, которая после смерти своего брата Идриея четыре года правила Ка-рией, но затем была свергнута другим своим братом, Пиксо-даром (выше, с.420). После этого Александр разделил свое войско; Парменион с фессалийской конницей и остальными союзниками расположился на зимовку в Лидии, а сам царь со своими македонянами направился далее в Ликию и Пам-филию, которые покорились почти без боя. Затем Александр пробился через гористую Писидию, которая никогда не признавала персидского владычества, и в Гордионе, древней столице Фригии, соединился с Парменионом (весною 333 г.). Отсюда он двинулся через Каппадокию к Киликийским воротам, т.е. к тому проходу, где дорога из малоазиатского плоскогорья в Таре переваливает через Тавр. Персидский отряд, охранявший ущелье, при приближении царя обратился в бегство; Таре тоже был очищен персами, и Киликия подчинилась победителю так же беспрекословно, как и остальные области Малой Азии.
Между тем Мемнон с наступлением хорошего времени года открыл наступательные действия на Эгейском море, где он безусловно господствовал благодаря своему сильному флоту. Хиос был предан ему олигархической партией; мелкие города Лесбоса также перешли на его сторону, только Митилена дала осадить себя, но падение ее было лишь вопросом времени, так как о подвозе подкреплений нельзя было и думать. Уже Киклады изъявили готовность покориться, и повсюду в Греции антимакедонская партия подняла голову и готовилась подать руку Мемнону, как только он покажется у берегов Европы. Афины отправили посольство к царю Да-рию, хотя до поры до времени еще не осмеливались открыто стать на сторону персов.
И вдруг Мемнон в лагере под Митиленой был сражен какою-то болезнью. Он умер вовремя, не пережив своей военной славы, ибо теперь, когда вся Малая Азия находилась в руках Александра, даже всеобщее восстание в Греции, которого при данных условиях сверх того и трудно было ожи-

438

дать, уже не могло бы доставить персам победы. Тем не менее смерть Мемнона была для Персии тяжелой потерей, потому что его племянник по сестре Фарнабаз, которого он перед смертью назначил своим преемником, и Автофрадат, который уже и ранее командовал наряду с Мемноном, были совершенно не в состоянии исполнить возложенную на них задачу. Правда, Митилена была принуждена к сдаче; она должна была впустить к себе персидский гарнизон и призвать обратно своих изгнанников, из которых один, Диоген, и стал во главе правления. Но затем Автофрадат с большею частью своего флота застрял, сложа руки, у Лесбоса, тогда как Фарнабаз со своими наемниками выступил в поход с целью отнять у греков Карию и Ликию. Действительно, ему удалось вернуть Милет и нижнюю часть Галикарнаса; но затем Фарнабаз получил приказание послать своих наемников к войску Дария в Сирию, потому что царь справедливо полагал, что исход войны зависит не от успехов в Малой Азии, а от главной армии, которой предстоит вести борьбу с Александром. Вследствие этого сатрап Карий, Оронтобат, снова оказался изолированным; тем не менее он решился дать Птолемею сражение в открытом поле, но был разбит наголову и потерял 2000 человек, после чего принужден был ограничиться защитой прибрежных укреплений.
Между тем Фарнабаз вернулся к Автофрадату в Митилену, и только теперь главный флот двинулся к Геллеспонту. Слабый Тенедос был без труда покорен, и Харес, владыка соседнего Сигейона, также перешел на сторону персов. В проливе была оставлена эскадра под командою Аристомена, чтобы отрезать Александру сообщение с Македонией; другая эскадра из десяти судов под начальством Датама была послана к Кикладам, а главные силы ушли назад к Хиосу, чтобы затем также двинуться в Европу.
Но и греческий флот снова начал собираться. Эскадра Датама подверглась нападению при Сифне и большею частью была захвачена; та же участь постигла вскоре затем и эскадру Аристомена в Геллеспонте. После этого персидские адмиралы со ста лучшими своими кораблями отправились к Андросу и Сифну; но восстание в Греции, на которое они

439

рассчитывали, не состоялось. Победы Александра произвели здесь должное впечатление, и только спартанский царь Агис III, сын павшего в Италии Архидама, изъявил готовность обнажить меч против Македонии, если получит помощь деньгами и кораблями.
Между тем в Азии спор был решен. Получив известие о победе Александра при Гранике, Дарий III собрал всю свою армию; и действительно, чтобы не потерять все свои приморские провинции, он должен был во что бы то ни стало преградить врагу дальнейший путь. Ввиду этого Дарий летом выступил из Вавилона, и осенью он достиг северной Сирии. Александр все еще стоял в Киликии; опасная болезнь довольно долго задержала его в Тарсе, а по выздоровлении он занялся прежде всего покорением портовых городов Сол и Малла. При известии о приближении Дария он двинулся через береговые ущелья, соединяющие Киликию с Сирией, т.н. Ассирийские ворота, и стал лагерем у Мириандра, первого финикийского города. Он рассчитывал, что персидский царь будет ждать его на обширных равнинах северной Сирии, где лучшая часть персидского войска — конница — могла вполне развернуть свои силы.
Но Дарий принял такое смелое решение, какого от него нельзя было ожидать. В то время как Александр береговой дорогой шел на юг, Дарий двинулся к северу, по неприступным горным тропинкам перешел Аман и спустился в тылу неприятельской армии на прибрежную равнину Исса. Здесь он занял крепкую оборонительную позицию, которая справа опиралась на море, слева — на горы, а с фронта была защищена глубоким руслом реки Пинара. Быстро возведенные окопы еще более укрепили эту позицию.
Со стратегической точки зрения, маневр, выполненный персидским войском, был превосходен; Александр был совершенно отрезан от своего операционного базиса и неминуемо должен был погибнуть, если бы не сумел путем победоносной битвы вырваться из сжавших его тисков. Но это была нелегкая задача. Надо было прежде всего пройти через длинное ущелье Ассирийских ворот, где горы так близко подходят к морю, что едва остается место для дороги, и за-

440

тем на глазах врага развернуть войско из походной колонны в боевую линию. К счастью, Дарий не сумел воспользоваться выгодами своего положения, тогда как Александр мог в самых трудных случаях спокойно полагаться на свои войска. И вот, вечером он выступил из Мириандра, ночью беспрепятственно прошел теснины и к утру стоял на равнине Динара. Конница и легковооруженные отряды, высланные теперь Дарием навстречу врагу, оказались не в силах помешать македонским полкам выстроиться в боевом порядке; таким образом, битва была проиграна персами еще прежде, чем она собственно началась. Дело в том, что на окруженной горами равнине, которая в этом месте имеет в ширину лишь около 3—4 км, персидский царь не мог воспользоваться выгодами своего численного перевеса; Александр мог растянуть свою боевую линию на такую же длину, как его противник, и был вполне обеспечен против обхода в тыл. А при равенстве сил победа неизбежно должна была достаться более опытным и более дисциплинированным македонянам.
Александр командовал правым крылом, состоявшим из македонской кавалерии, гипаспистов и части линейной пехоты. Стоявшая против него азиатская пехота оказалась не в силах устоять против атаки этих отборных войск; после короткой битвы она обратилась в бегство, в которое была вовлечена и середина персидского войска; сам Дарий едва успел спастись от преследовавших его македонян; его колесница, его царская мантия и его лук достались победителю. Между тем Парменион, командовавший левым крылом греческого войска, переживал тяжелые минуты. Его фессалий-ские и пелопоннесские всадники лишь с трудом сдерживали натиск более многочисленной варварской конницы, а атака, предпринятая македонской фалангой на высоты, где стояли греческие наемники персидского царя, была отбита с большим уроном. Лишь когда Александр после победы над Дарием двинул на фланг наемников пехоту своего правого крыла, они в полном порядке удалились с поля битвы. После этого и персидская конница обратилась в бегство, преследуемая фессалийцами, которые произвели страшную резню среди отступавших врагов. Стоявшие позади персидской

441

боевой линии резервы даже не сделали попытки оказать сопротивление; все войско рассеялось, и только рано наступившая ноябрьская ночь спасла его от полной гибели. Да-рию удалось собрать позади гор и увести за Евфрат не более четырех тыс. человек, преимущественно греческих наемников. Большей части наемников, около восьми тыс. человек, удалось добраться до Триполиса в Финикии и оттуда переправиться на Кипр. Победители в тот же вечер без сопротивления заняли персидский лагерь; здесь были взяты в плен сопровождавшие царя по персидскому обычаю мать Дария Сисигамбис, его супруга Статеира и ее дети. Это были неоценимые заложники, и Александр приказал оказывать им все то почтение, какое подобало их высокому рангу.
Греция в лихорадочном возбуждении ждала решительной битвы между обоими царями. Демосфен доказывал всякому, кто хотел его слушать, что войско Александра неизбежно будет затоптано персидской конницей; но он был достаточно опытным политиком, чтобы не склонять Афины к открытому переходу на сторону персов раньше, чем сделается известным исход сражения. Весть о блестящей победе Александра, разумеется, сразу отрезвила всех, кто мечтал об отложении. На Истмийских празднествах ближайшей весною представители государств, входивших в состав эллинского союза, решили почтить Александра золотым венком в благодарность за то, что он сделал для свободы Греции.
Теперь персидские адмиралы более не могли думать и о продолжении наступательных действий против Греции; получив известие о поражении, они тотчас ушли со своим флотом обратно в Азию. Царь Агис едва сумел получить 10 триер и 30 талантов; впрочем, и он не осмеливался в эту минуту начать войну против Македонии. Фарнабаз с 12 кораблями и 1500 наемников отправился к Хиосу и прибыл как раз вовремя, так что еще успел предупредить отложение острова к Александру; Автофрадат с остальным флотом ушел в Галикарнас, где и остался на всю зиму. Но с открытием навигации его флот распался; финикийцы ушли в свою страну, которая между тем была занята Александром; кипрская эскадра тотчас последовала их примеру. Вследствие этого персид-

442

ские адмиралы были лишены возможности преградить путь македонскому флоту, который в течение зимы снова был доведен до 160 триер и с наступлением весны вышел в море под начальством Гегелоха и Амфотера. Он освободил Тене-дос и затем пошел к Хиосу, где народ при его появлении восстал против Фарнабаза и открыл македонянам городские ворота; гарнизон, состоявший из трех тыс. греческих наемников, был взят в плен, 42 триеры сделались добычей победителей. Затем Гегелох со ста кораблями подступил к Мити-лене, которую занимал от имени Дария Харес с двумя тыс. человек; старый вождь наемников сдался под условием свободного отступления и удалился на афинский остров Им-брос; власти над Сигейоном, которую Александр оставил ему два года назад, он, конечно, лишился, став на сторону персов. Теперь и мелкие города Лесбоса примкнули к македонянам и выдали Гегелоху своих тиранов, навязанных им персами. Тем временем Амфотер с 60 кораблями двинулся к Косу и освободил и этот остров от персов; точно так же сдались и города карийского побережья, которые были заняты еще Оронтобатом. Родос уже ранее перешел на сторону Александра. Таким образом, все западное побережье Малой Азии и предлежащие ему острова были отняты у персов, и персидский флот на Эгейском море истреблен, за исключением небольшой части, бежавшей к Криту. Знатных пленников Гегелох еще осенью отвез к Александру, который в это время находился в Египте. Хиосских олигархов царь сослал в Элефантину на эфиопской границе; лесбосские тираны были выданы для наказания тем городам, над которыми они властвовали. Здесь они были судимы народным судом и по его приговору казнены, что по представлениям греков было законно и справедливо. Митилена в награду за геройское сопротивление, оказанное ею Мемнону, получила участок земли на противолежащем Лесбосу материке.
Сам Дарий также был сильно потрясен поражением; но первою его мыслью было, разумеется, освободить из плена свою мать, жену и детей. Уже спустя немного дней после сражения, когда Александр стоял в Марафосе в северной Финикии, Дарий сделал попытку завязать переговоры, и

443

Александр не отверг его предложений. Ввиду этого Дарий отправил к Александру посольство с формальным предложением мира; он предлагал уступить все азиатские области, лежавшие к западу от Евфрата, и уплатить за освобождение своей матери и жены выкуп в 10 000 талантов; в залог мира он предлагал Александру жениться на одной из его дочерей. Еще никогда ни один персидский царь не унижался до такой степени; и действительно, предложенные им условия были очень выгодны. Но тем временем положение дел сильно изменилось к выгоде Александра. Он стоял теперь перед Тиром, материковая часть Финикии и Кипр покорились, персидский флот в Эгейском море распался, опасность восстания в Греции была устранена, успешное сопротивление со стороны Персии сделалось невозможным и завоевание всей монархии являлось еще только вопросом времени. А между тем было ясно, что урезанная Персия всегда будет стремиться вернуть себе приморские провинции; даровать теперь мир Дарию значило отсрочить решение, пока Персия лучше приготовится к борьбе. Ввиду этого Александр отверг предложения Дария и потребовал безусловного подчинения.
Теперь Дарию III не оставалось другого исхода, как продолжать борьбу, обратив на нее все силы, какие еще оставались в его распоряжении. Поэтому он собрал остатки своей разбитой армии и вытребовал новые войска из всех частей своего обширного государства, вплоть до Индии и Бактрии. И вот собрались огромные полчища; но это были почти исключительно азиатские войска, потому что из числа греческих наемников за царем во время его бегства последовало лишь 2—3 тыс. человек, а новый набор невозможно было произвести, так как побережье находилось во власти Александра. Зато предполагалось избегнуть теперь тех ошибок, которые повлекли за собою поражение при Иссе; царь решил дожидаться Александра на обширной ассирийской равнине, где он мог вполне воспользоваться своим количественным перевесом и особенно своей конницей.
Александр дал персам достаточный срок для приготовлений, потому что, прежде чем выступить в глубь Азии, он должен был вполне утвердить свое господство в приморских

444

провинциях, отчасти чтобы обеспечить себе беспрепятственное сообщение с родиной, отчасти — чтобы отнять у враждебной себе партии в Греции всякую надежду на поддержку из Азии. Поэтому вместо того, чтобы последовать за Дарием, он спустился на юг, в Сирию. Парменион с одной частью войска двинулся к Дамаску, где ему достался в добычу весь обоз персидской армии, который Дарий послал туда перед своим выступлением в Киликию; сам Александр с другой половиной армии пошел в Финикию. Второстепенные города страны — Арад, Библос, Сидон — без сопротивления перешли на его сторону; то же сделали кипрские города. Только расположенный на острове крепкий Тир, величайший город Финикии, рассчитывая на неприступность своего местоположения, которое до сих пор спасало его от всех нашествий, запер перед ним свои ворота и объявил, что намерен оставаться нейтральным. Александр решил во что бы то ни стало сломить это сопротивление. Он приказал насыпать через мелкий пролив, отделявший город от материка, дамбу, чтобы иметь возможность подвести свои орудия к стенам; тщетно осажденные пытались путем вылазок помешать исполнению этих работ. Между тем финикийские и кипрские эскадры покинули персидский флот, крейсировавший в Эгейском море, и отдались в распоряжение Александра, который благодаря этому получил возможность запереть Тир и со стороны моря. После этого осажденные должны были отказаться от всякой надежды на спасение; но вместо того, чтобы покориться царю, пока еще было время, они продолжали обороняться с тем упорством, которое семиты не раз обнаруживали в подобных случаях. Попытка защитников Тира — посредством внезапного нападения истребить кипрскую эскадру, стоявшую с северной стороны города, — была отбита и окончилась уничтожением тех тирских кораблей, которые должны были осуществить этот смелый план. Между тем дамба достигла острова; но машины оказались не в силах справиться со стеною, которая в этом месте была особенно высока и крепка. Вследствие этого Александр предпринял атаку с морской стороны, где укрепления были слабее; скоро в стене была пробита брешь, и македоняне

445

проникли в город. В то же время кипрские корабли прорвались в северную гавань, финикийские — в южную. Город был взят. Жители Тира своим жестоким обращением с греческими пленными лишили себя всякого права на пощаду, и ожесточенные победители отомстили им кровавою местью. По преданию, 8000 тирийцев пало, а 30000 пленных было продано в рабство. Македонскому войску осада обошлась в 400 человек, в каковое число, без сомнения, не вошли еще потери финикийской и кипрской эскадр.
Так пал Тир, приблизительно в июле 332 г., на седьмом месяце осады. Потеря во времени далеко не возмещалась материальными последствиями победы; но Александр считался не с одними только материальными факторами. Восточному человеку импонирует только сила, а страшная кара, постигшая славную издревле царицу морей, доказала всем, что всякое сопротивление против Александра безнадежно. Действительно, южная Сирия покорилась теперь без боя; только крепкая Газа, занятая персидским гарнизоном, дала осадить себя и через 2 месяца была взята штурмом.
Теперь Александр мог идти далее, в Египет. Эта страна была лишь несколько лет назад, после полувекового периода независимости, снова покорена персами; она еще не позабыла той страшной расправы, которую произвел над нею Ох при завоевании. Поэтому население повсюду приветствовало Александра как освободителя; персидский наместник Мазак, будучи не в силах удержать страну от отложения, без сопротивления выдал укрепленные пункты Александру. Александр провел в Египте всю зиму и основал здесь у единственной хорошей гавани северного побережья, вблизи устья самого западного из рукавов Нила, тот город, который еще теперь носит его имя, — Александрию, которой суждено было в течение немногих десятилетий сделаться средоточием как мировой торговли, так и греческой науки, и которая затем в продолжение трех веков оставалась величайшим и богатейшим городом мира.
Александр, конечно, пожелал посетить оракула Амона, который, как мы знаем, и греки этого времени считали одним из важнейших святилищ. В сопровождении небольшого

446

отряда он прошел через пустыню к тому оазису, где находился храм Амона. Жрецы приветствовали царя как сына Амона, — титул, подобавший ему как владыке Египта; сам Александр и его спутники придали словам оракула более обширный смысл; те божеские почести, которых позднее стал требовать себе Александр, стоят в прямой связи с этим изречением оракула.
Дарий не имел возможности помешать операциям Александра, в Сирии и Египте, так как его армия еще далеко не была подготовлена для военных действий. Зато он сделал попытку отрезать македонскому войску сообщение с внутренними частями Азии — предприятие, которое теперь, когда Александр господствовал на море, даже в случае удачи лишь в очень малой степени могло бы изменить положение дел. Часть персидской армии с поля битвы при Иссе была оттеснена к северу за Тавр. Теперь это войско было реорганизовано, усилено каппадокийскими и пафлагонскими кон-тингентами и двинуто против Фригии, наместник которой, назначенный Александром, — Антигон — располагал лишь очень недостаточными силами. Но Антигон здесь впервые обнаружил то выдающееся военное дарование, которое позднее, после смерти Александра, доставило ему власть над Азией; он разбил персов в сражении и не только упрочил за собою Фригию, но и завоевал еще Ликаонию, которая так же упорно отказывалась признать над собою власть Македонии, как ранее — господство персидского царя. Затем Калас, сатрап геллеспонтской провинции, покорил Пафлагонию, так что теперь вся Малая Азия, за исключением Каппадокии, была подвластна Македонии (332 г.).
Весною 331 г. Александр выступил из Египта. В середине лета он близ Фапсака переправился через Евфрат и затем, пройдя северную Месопотамию, 20 сентября перешел Тигр. Персы не приняли никаких серьезных мер, чтобы помешать наступлению врага; Дарий, очевидно, хотел заманить Александра возможно дальше в глубь страны, чтобы в случае победы совершенно уничтожить его, а в случае поражения иметь возможность беспрепятственно отступить на Иранское плоскогорье.

447

На четвертый день после перехода через Тигр Александр встретил авангард персидской армии. Он распорядился прежде всего воздвигнуть укрепленный лагерь и дал своему войску четыре дня на отдых. Затем он двинулся против Дария, который расположился у ассирийской деревни Гав-гамелы, вблизи развалин Ниневии; но атаку Александр отложил на следующий день, желая предварительно исследовать местность. Несмотря на потери и на значительные урезки, которым подверглась македонская армия, так как многие отряды были оставлены в качестве гарнизонов в завоеванных провинциях, — благодаря подкреплениям с родины она была доведена до 40 тыс. пехотинцев и 7 тыс. всадников, — число, правда, все еще ничтожное сравнительно с огромными полчищами врага. Среди беспредельной равнины нечем было прикрыть флангов, и, следовательно, с уверенностью можно было ожидать, что неприятель обойдет с тыла. Поэтому Александр принужден был позади своей боевой линии выставить второй корпус войска, который должен был, смотря по надобности, отразить нападение справа или слева. Итак, утром 30 сентября 331 г. началось сражение, которое должно было решить вопрос о том, кому владеть Азией.
Александр во главе тяжелой македонской конницы и большей части фаланги напал на левое крыло врага, но тотчас же был атакован с фланга скифскими и бактрийскими всадниками. Он послал против них конницу своего второго корпуса, а сам напал на неприятельскую пехоту, отрезанную от своей конницы. Боевые колесницы, пущенные теперь Да-рием против врага, причинили грекам мало вреда и легко были взяты или уничтожены ими. Фаланга маневрировала на равнине, как на плац-параде; легковооруженные азиаты не были в силах устоять против ее натиска; в конце концов во всеобщее бегство был вовлечен и центр персидского войска с самим Дарием. Конница левого крыла, оставшаяся теперь совершенно изолированной, тотчас последовала этому примеру.
Между тем левое крыло греческого войска, предводимое Парменионом, подверглось нападению конницы неприятельского правого крыла и ввиду численного перевеса пер-

448

сов очутилось в очень затруднительном положении. Фессалийские и фракийские всадники с трудом отстаивали свою позицию, и Парменион был совершенно лишен возможности последовать за Александром в его наступательном движении. Вследствие этого в середине македонской боевой линии образовался широкий свободный промежуток, куда немедленно ворвались персидские и индийские отряды неприятельского центра. Это был критический момент сражения; имей Александр против себя греческого полководца и греческие войска, он неминуемо проиграл бы битву. Но варвары бросились грабить македонский лагерь, не заботясь о том, что происходило в остальных пунктах поля битвы. Тем временем Александр справился с персидским центром, но не мог отправиться в погоню за бежавшим врагом, потому что должен был прежде всего выручить изнемогавшего Парме-ниона. На пути к тому месту, где стоял Парменион, он встретил персидские отряды, возвращавшиеся после разграбления его лагеря. Он попытался отрезать им отступление, но варвары дрались с мужеством отчаяния; Александр потерпел большой урон, его друг Гефестион был ранен рядом с ним, и в конце концов персам все-таки удалось пробиться. Когда Александр, наконец, добрался до своего левого крыла, там опасность уже миновала, так как Мазей, командовавший этой частью персидских сил, при известии о бегстве Дария прервал сражение. Теперь Парменион занял неприятельский лагерь, тогда как Александр пустился в погоню за царем. К утру он достиг Арбелы, где завладел магазинами и военной кассой неприятельской армии; но Дарий успел уже бежать в Мидию, и продолжать преследование было бесполезно. Таким образом, самый ценный трофей ускользнул из рук Александра, ибо только взятие в плен персидского царя могло положить конец войне. Но и без того плоды победы были громадны; персидское войско было совершенно рассеяно; десятки тысяч пленных достались в добычу победителю, путь в Вавилон и Сузу был открыт. И все эти успехи были куплены ценою сравнительно ничтожных жертв: из македонских полков Александра выбыло лишь сто

449

человек; союзники и наемники понесли, правда, больший урон, но в общем потери македонской армии не превышали пятисот человек.
После этого Александр двинулся прежде всего на Вавилон, который и был сдан ему сатрапом Мазеем без боя; и здесь жители приветствовали царя как освободителя от персидского ига. Затем он пошел к Сузе, куда еще из Арбелы был послан отряд войска. О сопротивлении не было и речи: город со своей крепостью немедленно сдался, и хранившиеся здесь сокровища персидского царя, около 50 тыс. талантов (свыше 120 млн руб.), попали в руки победителя. Покорить Армению был послан перс Мифреин, сдавший Александру Сардскую крепость; но сатрап Оронт сумел удержаться в этой гористой стране.
В то самое время, когда при Арбеле решалась участь Азии, было закончено и подчинение Греции македонскому владычеству. Спарта была, как мы видели, единственным государством, которое до сих пор не признало этого владычества и не вошло в состав основанного Филиппом союза; она не могла забыть своего славного прошлого и ждала лишь благоприятной минуты, чтобы вернуть себе утраченную гегемонию хотя бы ценою измены общеэллинскому делу. Поэтому она тотчас после перехода Александра в Азию завязала сношения с Персией; летом 333 г. к царю Дарию в Сирию отправились спартанские послы, которые позднее были захвачены Александром. Но Спарта тщетно ждала помощи от персов, а вскоре битва при Иссе отняла у нее всякую надежду на помощь с этой стороны. Тогда царь Агис III обратился в Крит, который находился вне сферы македонского господства и где он еще по отцу имел большие связи. Действительно, ему удалось покорить большую часть городов острова; здесь явилась к нему и вступила в его службу часть греческих наемников, сражавшихся на стороне персов при Иссе; кроме того, к нему примкнул остаток персидского флота, крейсировавший в Эгейском море. Македонские военачальники, разумеется, не могли оставаться безучастными зрителями этих событий; они послали подкрепления критским общинам, не желавшим переходить на сторону Агиса, а вес-

450

ною 331 г. главный македонский флот вышел в море под начальством Амфотера, чтобы освободить остров от спартанского владычества.
Таким образом, дело все-таки дошло до войны между Македонией и Спартой. Агис зашел уже слишком далеко, чтобы возвращаться назад; да он и не хотел отступать. Раз война была неизбежна, — лучше было вести ее теперь, пока Дарий еще не был побежден. Итак, Агис открыл в Пелопоннесе наступательные действия; выступивший против него под начальством Коррага македонский отряд был уничтожен, после чего Элида, большая часть Аркадии и почти вся Ахея перешли на спартанскую сторону. Исконные враги Спарты — Мессена, Мегалополь и Аргос — остались, конечно, верны Александру; коринфян удерживал от отложения стоявший у них македонский гарнизон. Теперь стремление к освобождению от македонского ига обнаружилось и вне Пелопоннеса, даже в Фессалии и Перребии. Но Афины, чей голос имел решающее значение, держались нейтрально. Здесь хорошо понимали, что с тех пор, как все морские силы персидской монархии перешли в распоряжение Александра, аттический флот далеко уступает македонскому; а начать борьбу при таких условиях было бы явным самоубийством. Радикалы по обыкновению, не справляясь с реальным соотношением сил, — требовали, разумеется, перехода на сторону Спарты. Положение Демосфена ввиду этой оппозиции было очень затруднительно; как угорь, извивался он на трибуне и, совершенно против своего обыкновения, сыпал напыщенными фразами; однако ему все-таки удалось удержать народ от необдуманных решений. В Тир к Александру было отправлено посольство с поручением уверить царя в преданности Афин, и Александр ответил на эту предупредительность отпущением на волю взятых в плен при Гранике афинских граждан. Но в то же время он распорядился отправить в Эгейское море 100 финикийских и кипрских кораблей для подкрепления эскадры Амфотера, которая таким образом была доведена до двухсот шестидесяти триер; эта мера была, очевидно, рассчитана главным образом на то, чтобы нагляд-

451

но показать Афинам безусловное превосходство морских сил царя.
На первых порах Антипатр не был в состоянии подать помощь тем из пелопоннесских государств, которые остались верны Македонии. Дело в том, что как раз около этого времени Мемнон, македонский наместник Фракии, опираясь на воинственных обитателей страны, восстал против правителя монархии, которому он был подчинен, и Антипатр был вынужден для подавления мятежа выступить в поход со всеми своими силами. Вследствие этого Агис мог свободно действовать в Пелопоннесе: он немедленно приступил к осаде Мегалополя, который храбро защищался, но, ниоткуда не получая помощи, скоро оказался в критическом положении. Ввиду этой опасности Мемнон и Антипатр помирились; Мемнон остался наместником Фракии, и Антипатр получил возможность обратиться против Греции. Движение в Фессалии было быстро подавлено; Антипатр стянул к себе кон-тингенты своих греческих союзников и во главе 40-тысячной армии осенью явился в Пелопоннесе, как раз в ту минуту, когда Мегалополь уже был готов сдаться Агису. Спартанский царь, имевший в своем распоряжении лишь около 20 тыс. человек, принужден был снять осаду и удалиться на высоты, лежавшие к югу от города. Здесь напал на него Антипатр. Спартанцы не посрамили своей древней воинской славы; притом, на их стороне было преимущество крепкой позиции; но в конце концов численный перевес доставил победу македонянам. Царь Агис III пал и с ним 5300 человек его войска; однако и Антипатр понес очень тяжелый урон (осенью 331 г.).
Эта победа положила конец войне. Спартанцы запросили мира, и Антипатр избавил их от унижения увидеть свой город занятым македонскими войсками; 50 заложников должны были служить порукою за мирное поведение Спарты. В общем же решение участи побежденных было предоставлено Эллинскому союзному собранию, которое постановило передать все дело на усмотрение Александра. Царь явил милосердие; все были прощены, только элейцы и ахейцы должны были уплатить Мегалополю 120 талантов за во-

452

енные издержки. Греция была теперь вполне покорена, и до смерти Александра более никто не решился там поднять знамя мятежа против македонского владычества.
Между тем Александр безостановочно шел вперед. Ему предстояло теперь завоевать ядро монархии — область Перейду. Путь туда вел через страну диких уксиев, которые среди своих гор никогда не признавали персидского верховенства и привыкли взимать с царя дань, когда он проезжал из Сузы в Персеполь. Александр в быстрой атаке разбил их и принудил к покорности и уплате дани. Проходы, ведущие через горную цепь в Перейду, были преграждены окопами и заняты сильным персидским войском; но Александру удалось по непроходимым горным тропинкам зайти в тыл врагу и таким образом открыть себе путь к столице Персеполю, которая и была взята без дальнейшего сопротивления. Несметные сокровища, накопленные здесь в течение веков, — по преданию, 120 ООО талантов — сделались добычей победителя.
До сих пор Александр проходил по Азии, как по дружественной стране. Население почти всюду приветствовало его как своего освободителя от невыносимого рабства, и лишь в очень редких случаях оказывало ему сопротивление. Вследствие этого македонское войско соблюдало полную дисциплину и щадило жизнь и собственность туземцев. Но Персида была неприятельской страной, и надо было дать почувствовать ей всю серьезность настоящей войны. Поэтому Александр отдал богатый Персеполь на разграбление своему войску и велел сжечь дворец Ахеменидов, чтобы наглядно показать всем, что владычество персов кончилось. Пусть это был варварский поступок, каким называли его уже современники, — но Александр и воевал с варварами, и должен был говорить с ними на понятном для них языке.
Между тем наступила поздняя осень. Войско, которому после страшных трудностей похода необходимо нужен был отдых, осталось на зиму в Персиде, что было крайне важно и с военной точки зрения — в видах полного умиротворения страны. Спустя четыре месяца, с наступлением весны, армия двинулась далее, в Мидию. Там Дарий силился между тем

453

организовать новое войско, но успел собрать лишь 3000 всадников и 6000 пехотинцев, включая и тех 1500 наемников, которые последовали за ним после битвы при Ар-беле. Располагая такими незначительными силами, он, разумеется, не мог думать о войне против Александра; поэтому при приближении врага он удалился на восток, чтобы искать последнего убежища в далекой Бактрии, на самой отдаленной границе своего государства. Александр без боя занял Экбатану.
Таким образом и последний из главных городов Азии перешел в руки победителя. Война была окончена, Персии как державы более не существовало. Оставалось еще только овладеть бежавшим царем и принудить восточные сатрапии к признанию нового порядка. Ввиду огромного протяжения этих стран и воинственности их населения это предприятие должно было отнять много времени, но в военном отношении оно не представляло серьезных трудностей. Поэтому Александр отослал теперь фессалийцев и остальных греческих союзников на родину, исключая тех, кто добровольно пожелал продолжать службу под его знаменами; при этом он раздал 2000 талантов храбрецам, которые так много содействовали победе при Иссе и Арбеле. В Экбатане остался Парменион с частью войска, тогда как сам Александр во главе своих лучших полков двинулся в погоню за персидским царем.
Таким образом в течение немногих лет совершился величайший переворот, какой до тех пор был отмечен историей. Блистательно осуществилось все то, о чем так долго мечтали эллинские патриоты: Персия была сокрушена, варвары Азии порабощены эллинами. Но вместе с тем была кончена и роль тех греческих держав, которые до сих пор господствовали над Элладой, и на развалинах старой политической системы возникло всемирное владычество объединенной под македонским верховенством Эллады.
Современники вполне сознали величие этой минуты. "Мы прожили не обычную человеческую жизнь; история наших дней покажется сказкою грядущим поколениям. Персидский царь, который прорыл Афон и проложил мост через

454

Геллеспонт, который требовал от эллинов земли и воды и осмеливался называть себя в своих письмах владыкою всех людей от восхода до заката, — он борется теперь уже не за владычество над другими, а за собственную жизнь. Фивы, соседние нам Фивы, в один день были исторгнуты из середины Эллады; пусть они заслужили эту кару своей неразумной политикой, но ведь слепыми и безумными они стали не по собственной вине, а по воле богов. Несчастные лакедемоняне, которые некогда заявляли притязание на верховенство над эллинами, теперь, в знак своего поражения, будут посланы к Александру как заложники, на полную волю победителя, перед которым они так тяжко провинились, — и их участь будет зависеть от его милосердия. А наш город, убежище всех эллинов, куда прежде стекались посольства со всей Эллады, чтобы просить у нас помощи каждое для своего города, — он борется теперь уже не за гегемонию над Элладой, а за собственный клочок земли". Так говорил афинский оратор Эсхин летом 330 г., когда в Афины только что прибыло известие о взятии Экбатаны и бегстве Дария. А немного позднее другой афинянин, философ Деметрий из Фалер, писал следующее: "Если бы пятьдесят лет назад какой-нибудь бог предсказал будущее персам, или персидскому царю, или македонянам, или царю македонян, — разве они поверили бы, что ныне от персов, которым был подвластен почти весь мир, останется едва одно имя, и что македоняне, которых раньше едва ли кто знал даже имя, будут теперь владычествовать над миром? Поистине, непостоянна наша судьба; ибо все устрояет она вопреки ожиданию человека и являет свое могущество в чудесном. И теперь, как мне кажется, она лишь затем передала македонянам счастие персов, чтобы показать, что и последним она дала все эти блага лишь во временное пользование, пока пожелает распорядиться ими иначе".
Этому предсказанию суждено было оправдаться менее чем через столетие.

Подготовлено по изданию:

Белох Ю.
Греческая история: в 2 т. / Юлиус Белох; пер с нем. М.О.Гершензона; Гос. публ. ист. б-ка России.
- 3-е изд. /под ред. и со вступ. ст. Ю.И.Семенова. -М., 2009.

ISBN 978-5-85209-214-4 (т.l)
ISBN 978-5-85209-213-7

© Государственная публичная историческая библиотека России, 2009
© Семенов Ю.И., вступительная статья, редакция, 2009



Rambler's Top100